Еще более яркая форма произвольности была выявлена в другом эксперименте. Студентов попросили сделать ставки на покупку разных предметов – компьютерную мышь, бутылку вина и книгу. Перед началом торгов им было предложено записать последние две цифры своих номеров социального страхования со знаком доллара перед ними и представить, что это возможная цена того или иного предмета. Они очевидно знали, что их номер социального страхования не имеет никакого отношения к цене бутылки вина, но тем не менее оказались под воздействием записанной «цены». Студенты, последние цифры номеров социального страхования которых были от восьмидесяти и выше, предлагали на 200–350 % больше за тот же самый предмет, чем те, чьи номера социального страхования заканчивались числом менее двадцати. В большинстве других случаев они по-прежнему вели себя в соответствии со стандартной моделью: например, они были менее готовы покупать по мере роста цен и чаще покупали более дешевые предметы. Но они, по-видимому, понятия не имели, насколько предлагаемые товары ценны для них в абсолютном выражении[249].

Разумеется, кружки и ручки – это не иммигранты и мусульмане. Неужели мы всерьез полагаем, что подобный произвол распространяется и на предпочтения по таким гораздо более серьезным вопросам? Да, так оно и есть.

Нечто подобное проявляется и в отношении социальных предпочтений, как экономисты называют предпочтения, затрагивающие других людей. В 1954 году Музафер Шериф и Кэролин Вуд Шериф провели эксперимент, в ходе которого 22 мальчика 11–12 лет были приглашены в летний лагерь, расположенный в природном парке Пещера разбойников (Робберс-Кейв), штат Оклахома[250]. Эти мальчики были случайным образом разделены на две группы. Каждая группа была поселена в разных частях парка и изначально они не знали о существовании друг друга. В определенный момент две группы были представлены друг другу и между ними были устроены различные соревнования, например по перетягиванию каната. Это создало враждебность между группами, что привело к взаимным обзывательствам и набегам на имущество другой группы. В последние дни исследователи искусственно вызвали нехватку воды, преодоление которой потребовало совместной работы двух групп. После некоторого первоначального колебания мальчики так и поступили, в основном забыв о своей враждебности.

Подобный эксперимент с некоторыми вариациями повторялся много раз, и основной его вывод был признан надежным. Интересно, что тот факт, что произвольные клички сильно влияют на нашу лояльность, подтверждался и без того связующего опыта, который обеспечивает первоначальная изоляция. Обзывая произвольно выбранных соперников, члены группы ощущали свое преимущество. Для взрослых это так же верно, как и для одиннадцатилетних мальчиков.

Значение имеют обе части эксперимента в летнем лагере: как то, что людей легко разделить, так и то, что их можно воссоединить. Простота разделения является веской причиной, чтобы чрезвычайно опасаться ксенофобов и циничных манипуляторов ксенофобией, которые сегодня правят во многих странах. Наносимый ими ущерб не имеет постоянного характера, но, если ксенофобия не будет устранена самым тщательным образом, нации может быть нанесен тяжелый удар. Бельгийские колонизаторы Руанды, чтобы обеспечить себе союзников в управлении этой страной, создали миф, что ее более или менее однородное население делится на высших тутси и низших хуту. В постколониальный период тутси продолжили претендовать на свое мнимое превосходство, к большому неудовольствию хуту, что стало ключевым фактором ужасного геноцида 1994 года[251].

В то же время тот факт, что предпочтения не обязательно внутренне согласованны, заставляет нас с осторожностью относиться к навешиванию личностных ярлыков – таких как «расист», другие «исты», или, если уж на то пошло, «безнадежные» – на других человеческих существ. Многие люди одновременно являются и не являются расистами, а выражаемые ими предрассудки часто представляют проявление боли и разочарования. Те, кто когда-то голосовал за Обаму, а потом за Трампа, могли быть смущены высказываниями каждого из этих кандидатов, но отвергать их как расистов только потому, что они проголосовали за Трампа, несправедливо и бесполезно.

Поскольку наши предпочтения сильно зависят от того, с кем мы общаемся, социальные разрывы чреваты особенно высокими издержками, потому что мало кто переходит через разделяющие их барьеры. Люди склонны общаться с теми, кто похож на них. В американских школах чернокожие подростки в основном общаются с черными, а белые – с белыми[253]. Это то, что социологи называют гомофилией. По понятным причинам это особенно справедливо в отношении представителей самой большой социальной группы в школе. У тех, кто является частью небольшого меньшинства, нет иного выбора, кроме как иметь относительно больше друзей вне своей группы[254].

Это не обязательно должно свидетельствовать о наличии сильной предубежденности. Тот факт, что школьники из самой большой группы не тянутся к посторонним, легко объясняется тем, что им легко встречаться с другими такими же, как они, и поэтому если они имеют умеренное предпочтение в отношении своей группы, то у них нет причин выходить за ее пределы.

Источником подобного мягкого предпочтения необязательно должно быть негативное мнение о других; возможно, просто легче быть с людьми, которые говорят на одном с тобой языке, так же жестикулируют и обладают похожим чувством юмора, смотрят те же телепередачи и слушают ту же музыку, или разделяют одинаковые представления о том, что уместно, а что нет. Абхиджита, выходца из Индии, всегда поражало, насколько легко ему общаться с людьми из Пакистана, несмотря на то что последние семьдесят лет эти две страны враждуют. Общие представления о том, что смешно или что является частным делом (намек: южные азиаты любопытны), что создает близость, а что ей препятствует, как он говорит, инстинктивно присущи всем нам, южным азиатам, и нам не удалось это разрушить.

Обратная сторона этого очень естественного поведенческого паттерна становится очевидной, когда мы встречаем людей из других групп. Мы сдерживаемся; мы ходим на цыпочках, нормируя свое человеческое тепло, потому что боимся, что нас могут неправильно понять. Или мы грубо ошибаемся, непреднамеренно нанося обиду. В любом случае, что-то важное теряется, и в результате мы с меньшей вероятностью сможем без проблем общаться с людьми из других групп.

Отчасти именно поэтому люди чаще всего вступают в брак с себе подобными. Хотя прошло уже более полувека после исторического решения Верховного суда США по делу Loving v. Virginia, которое в 1967 году сняло запреты на межрасовые браки, такие браки заключаются только в одном случае из шести[255]. В Индии 74 % семей считают, что браки должны заключаться внутри каст. Как было показано в нашем исследовании, отчасти это объясняется тем, что мужчины в каждой касте ищут таких женщин, которые были бы эквивалентами их сестер (другими словами, знакомых), и то же самое относится к женщинам, а лучшее место для поиска такого соответствия естественно находится в той группе, к которой они принадлежат[256].

Такое поведение приводит к случайной и, вероятно, в значительной степени