Карницкий отступил еще на шаг. Разве девице позволительны такие речи в сторону незнакомого мужчины?

— Я знаю, что мой приход сюда возмутителен, но разве я могла поступить иначе? Я к вам пришла, чего же боле? Что я могу еще сказать? Теперь я знаю, в вашей воле меня презреньем наказать!

Адриан отступил еще, споткнулся о кровать, сел на нее, тут же вскочил, опасаясь, что девица воспримет это неправильно.

— С той самой минуты, как вас увидала, я больше не могу думать ни о ком другом. Да, я знаю, всё против нас. Я обручена с другим, вы служите в Ордене. Но я и не прошу о многом. Хочу всего лишь смотреть на вас, вдыхать вас, видеть вашу улыбку.

Сейчас Карницкий жалел об отсутствии магических способностей как никогда в жизни. Например, умение проваливаться сквозь землю пришлось бы весьма кстати. Или усыпление бесстыдных девиц. И почему клятый Марчук отказался ночевать в его комнате? Ведь она б не стала говорить то же самое при нем? Хотя, может, и стала. Вон глаза как блестят, точно у кошки.

— Я не попрошу у вас ничего. Ни женитьбы, ни любви, ни сладких обещаний. Только один поцелуй. Всего лишь поцелуй.

Адриана бросило в жар от одного лишь слова. Он чувствовал, как пылает его лицо, как трепещет сердце и подкашиваются колени.

Конечно, он целовался и прежде. Например, еще до отъезда в питомник, когда прикидывался простородным мальчишкой, на празднике урожая он урвал поцелуй у одной девицы, первой красавицы на селе. Запомнил, правда, лишь влагу на своих губах и крепкий запах девичьего тела, разгоряченного после пляски. В питомнике с девицами было тяжко, собственно, не было их там вовсе. Но Адриан с сокружниками сбегали по ночам, пробирались в ближайший городок и там искали развлечений. Пару раз им попадались веселые девки, которые за копейку крепко целовали взбудораженных мальчишек, попискивая от их жадных рук.

Но вот так? Чтобы девица благородных кровей сама выпрашивала у него поцелуй? О таком Адриан слышал лишь в скабрезных песенках и забавных историях.

А Любава Игнатьевна всё наступала на Адриана. Подойдя вплотную, она задрала голову, ведь Карницкий возвышался над ней, как столб, и наклониться не догадывался. Тогда девица улыбнулась и легонько толкнула его так, чтоб он снова сел на кровать. И тут же прильнула к нему, дотянулась до его лица и поцеловала.

Мысли Карницкого метались всполошенными птицами. Как поступить? Ответить? Оттолкнуть? Вдруг она после болезни совсем помешалась? Адриан слышал, что у сумасбродных часто появляются нескромные желания, и они набрасываются на каждого встречного. Потому их и отправляют в «скорбные» дома.

Наконец девица отстранилась, ласково провела рукой по щеке Карницкого, коснулась его волос и упорхнула. Адриан тут же подскочил к двери и задвинул щеколду. Больше он никого в этом доме к себе в комнату не пустит.

Всю ночь Карницкий ворочался в непривычно мягких перинах, никак не мог уснуть. Потому, едва рассвело, он наскоро оделся и спустился в комнаты прислуги. К счастью, Марчук уже проснулся к тому времени. Завидев взъерошенного невыспавшегося Адриана, он махнул ему рукой и вышел на задний двор, к поленнице.

— Что-то случилось?

— Прошу уволить меня с этого дела. Лучше я вернусь и попрошу прислать кого-то другого. Я не считаю, что смогу в полной мере выполнить свой долг. И вообще бесчестно использовать мое происхождение для расследования! Когда я пришел в Орден, то ожидал того же отношения, как и к прочим.

Эту речь Адриан продумывал не один час, только в его мыслях она звучала как-то солиднее и разумнее. А сейчас он говорил, как истеричная баба.

— Так что было-то?

— Как порядочный человек, я не могу о том говорить. Но, поверьте, причина вполне веская.

— Неужто она к тебе заявилась? — Марчук увидел всполошенный взгляд младшего и невольно хохотнул. — Что, правда? Отчаянная девица.

— Совсем нет! Несчастная, она сама не ведала, что творит. Говорила про фрак, «презреньем наказать», вымаливала поцелуй. Это не иномирка, всего лишь полоумная. Я слышал, что у сумасбродных такое бывает.

Марчук сразу посерьезнел.

— Ты хоть раз бывал в «скорбном» доме? Нет? А я бывал. Орден то и дело проверяет их, чтоб среди безумцев не затесался какой чужак. Да, бывают такие, что не могут преодолеть влечения, но поверь мне на слово, выглядит это совсем неприглядно. Они при этом толком не говорят, не оправдываются, самое большее — лепечут какое-то слово либо вовсе рычат. И до поцелуев им дела нет. Они набрасываются с нечеловеческой силой, рвут одежду, швыряют на пол… Так поступают и мужчины, и женщины. Так что не думай, что твоя девица полоумная. Вот уж точно нет. Хитрит она! Голову тебе вскружить хочет. Ты хоть час-другой спал?

— Н-нет.

— Понятно, всю ночь о ней думал. К вечеру решишь, что влюбился. Будешь и страшиться ее прихода, и ждать с нетерпением. А потом, когда ты уже поймешь, что не придет, к тебе постучат. И мне любопытно, чего ж она попросит.

Адриан с ужасом смотрел на Марчука, боясь даже предположить.

— Так что, Карницкий, никуда ты не пойдешь, будешь ждать. Ищешь равного отношения, так вот оно — равное. Насчет слухов и чести своей благородной не боись, чужачка там. Но для графа моего слова маловато будет, нужно, чтоб она сама призналась, а ты своим благородным словом подтвердишь ее признания. Понял? Иди. И не вздумай проболтаться графу или графине, иначе они ее вовсе запрут.

Словом, Марчук никак не помог Карницкому и сделал только хуже.

Что этот старый сухарь понимает в чувствах? Разве он заглядывал в ее блестящие глаза, разве затаивал дыхание, когда ее тоненькое хрупкое тельце прижималось к нему? От той вдовушки в Подрачке Аверий ушел, не прощаясь. Даже не оглянулся. За годы службы в Ордене всё теплое и светлое, что когда-то было в Марчуке, скорее всего, усохло и отмерло за ненадобностью.

Карницкий уверен, что никогда не станет походить на Аверия. Он до конца будет беречь человечность, искренность и веру в людей. Даже если в Любаве сидит пришлая душа, это не повод отказывать ей в подлинности чувств. Разве не могла девушка влюбиться в него с первого взгляда? Адриан ведь не урод и не старик, к тому же хорошо сложен и со вкусом одет.

Платье для выхода к завтраку Карницкий подбирал с особым тщанием. Он не хотел выглядеть слишком