их умений, исходных миров и навыков. И к каждой строке шли замечания и приписки, которые давали понять, что Марчук думает раскрывать их так же подробно, как и «забавного» иномирца. Неужто он пишет трактат об иномирцах? Орден не позволит этому труду выйти за пределы своих стен. Нельзя, чтоб миряне узнали и поняли, что́ есть чужаки, иначе станут пытаться самолично с ними совладать, а это к добру не приведет.

Хотя… в питомнике такой труд бы пришелся весьма к месту. В Ордене хранится множество архивных дел, причем самые подробные давностью более семидесяти лет. Далеко не все Стрелы обладают той же тягой к знаниям, что и Марчук, а потому не знают, с чем могут столкнуться и как действовать в том или ином случае. Потому так много смертей. А если бы существовал такой трактат, где все иномирцы были бы кратко описаны с указанием способов борьбы с ними, насколько бы легче стало новым Стрелам, только что вышедшим из питомника?

Стук в дверь. Карницкий выронил листы с перепугу.

— Ваше благородие, изволите-с спуститься к ужину? — послышался мужской голос. — И вещи вашего благородия так же прибыли-с. Если позволите-с, я войду и помогу одеться.

Наверное, тот же лакей, что показал ему комнату. Адриан быстро сложил листы в папку и убрал обратно в мешок Аверия.

— Войди.

Вошел парень, сверстник самого Карницкого, в чистой подпоясанной рубахе и с зализанными набок волосами, внес саквояж и умело развесил сюртуки и камзолы. Потом выбрал свежую сорочку и предложил Адриану ее надеть.

— А что, у графа Порываева к ужину при всем параде принято выходить?

— Никак-с нет. По-семейному. Но ради вашего благородия его сиятельство приказал расстараться-с.

Пришлось натягивать не столь удобный, зато богатый камзол из яркого шелка, вязать на шею кружево и иначе укладывать волосы. Будто и не орденец вовсе, что неделю назад сам доил коров и помогал строгать репу в похлебку для простородных сельчан. Пожалуй, граф Порываев не оценит сей рассказ по достоинству.

Столовая в доме графа была непривычно мала: за столом вряд ли уместилось бы больше двух десятков гостей, а между стульями и высокими канделябрами с трудом разошлось бы два человека. Нет места ни для музыкантов, ни для танцоров, ни для шутов с шутихами, что не так давно снова вошли в моду. Значит, граф строг не только с Орденом, но и со своими домочадцами.

У входа в столовую Карницкого ласково встретила сама графиня. Не давая ему возможности представиться по всем правилам, она остановила его поклон, обняла и сама отвела за стол, усадила по правую руку от графа, сама села напротив. Малых детей отправили на другой конец стола и приставили двух мамок, которые следили за их поведением и аппетитом. А рядом с графиней сидела, скорее всего, та самая Любава, едва оправившаяся после тяжкой болезни. Хворь оставила на ней еще не сгладившиеся следы: темные круги вокруг глаз, излишняя худоба, от чего черты ее лица казались острыми, и легкая растерянность, словно она сама не понимала, где находится и что делает.

Граф Порываев любезно представил детей и супругу, Карницкий послушно отвечал всеми положенными при первой встрече фразами. Любава молчала, то и дело испуганно поглядывая на отца.

— Вы уж извините за столь неподобающий прием, — сказал граф, — мы привыкли ужинать по-простому, без особых церемоний. Можете обращаться ко мне безо всяких сиятельств, по имени-отчеству.

— Благодарю, Игнатий Нежданович. Прошу и вас величать меня по имени, отчества по малости лет я пока не заслуживаю.

— Не стоит так скромничать, Адриан. Графиня, вы, конечно, помните Карницких из села Прилучное? Несколько лет назад в их доме случилась трагедия, о которой не раз писали в «Ведомостях».

Добрая женщина ахнула, ее глаза мгновенно наполнились слезами, и если бы не разделяющий их стол, она бы явно кинулась жалеть и обнимать несчастного Адриана.

— А нынче Адриан сам служит в Ордене.

Карницкий не сомневался, что все домочадцы графа получили строгие указания, о чем можно беседовать при госте. И очень удобно избегать вопросов, если перевести всё внимание на него самого.

— Спас милостивый, как же вас так угораздило? — графиня всплеснула руками. — Там же одни мужики. Тяжело, поди?

— Вовсе нет, — улыбнулся Карницкий. — В Ордене принято всех учить грамоте и прочим наукам, так что всегда можно найти общую тему для разговора. А вот от церемоний я и в самом деле отвык, потому рад, что Игнатий Нежданович не приверженец таковых.

— Так зачем же церемонии наводить, если вокруг родные люди. Надо бы вам, Адриан, почаще в гости наведываться! Вон как исхудали на казенных-то харчах. Прошка, подавай!

Лакеи разлили по глубоким тарелкам густые наваристые щи, украсили сметаной и зеленью. И все приступили к трапезе.

Пока Адриан ел, наслаждаясь вкусной домашней едой, что отличалась от орденской в лучшую сторону, он всё время ловил на себе внимательный взгляд Любавы. Она явно хотела с ним поговорить, но не смела в присутствии отца. Любопытно, о чем же она бы завела беседу? Адриан знал, что у Любавы есть жених, но также знал, что есть женщины, которым орденцы интересны лишь потому, что они орденцы. Дам притягивал то ли флер таинственности, то ли налет опасности и запах крови, недаром же военные всегда пользовались особым вниманием со стороны женщин.

Может, и Любава из таких? Наслушалась страшных историй о чужаках и орденцах, вот и напридумывала себе всякое.

Во время всей трапезы говорила, в основном, графиня, но она почти не касалась жизни Ордена, а расспрашивала Адриана об отце, имении, мачехе и сводной сестре. Мимолетно, случайными якобы вопросами женщина вызнала всю подноготную семьи Карницких, их состояние и положение в обществе. Адриан даже не догадывался, что помнит так много. Вот кого на допросы нужно брать! Она сумеет незаметно влезть под шкуру любого иномирца.

С трудом допив непривычный заморский напиток под названием «кофе», Карницкий раскланялся с Порываевыми и вернулся к себе в комнату. Какое-то время он ждал, что граф позовет его в кабинет и снова начнет убеждать в невиновности дочери, но когда на улице сгустились сумерки, Адриан переоделся в домашний халат и поменял башмаки на тапочки. Он уже собирался распустить волосы, как в дверь постучали.

— Да? — спросил он, думая, что это лакей пришел по какой-то надобности.

Но когда дверь отворилась, к нему в комнату проскользнула легкая тень. Любава Порываева сама пришла