— Простите, я еще не пришла в себя после болезни, — пролепетала я.

Его взгляд слегка смягчился.

— Рад, что поправилась. Лекаря того взашей выгнал. Дурень! Только деньги зря на него потратил. В другой раз лучше Спасу пожертвую. Ну, иди целуй батюшку.

Ага, значит, его нужно звать батюшкой, будто священника.

Я подошла, чмокнула его в щеку, он тоже встал, поцеловал меня в лоб, а потом махнул рукой, мол, иди отсюда, не мешай. Вот и все нежности!

— Батюшка, я хотела спросить… Нельзя ли мне сейчас грамоте поучиться? Я буду очень стараться. Хочу помогать вам, — у меня язык не повернулся обратиться к нему на «ты», — буду читать письма, записывать что-нибудь. Как секретарь.

Нет, в прошлый раз его взгляд был вовсе не грозным, так, слегка обеспокоенным, потому что сейчас на меня буквально обрушились громы и молнии.

— Грамота? Девке? Откуда такую глупость взяла? И думать забудь.

Как меня оттуда ноги вынесли, я и сама не поняла. Словно телепортировалась за дверь. Ох и страшный мужик! Скорее всего, военный. С таким даже в постель ложиться страшно: пискнешь не так, он так зыркнет, что в обморок хлопнешься. А потом опа — и трое детей.

Завтрак тоже стал для меня испытанием. Больше всего хотелось, чтоб меня не замечали вовсе, особенно новоиспеченный папа, но мама постоянно спрашивала, не положить ли мне чего-то еще, не подать ли соус, не налить ли брусничного вара… Даже брат с сестрой начали надо мной посмеиваться.

Вернувшись в комнату, я снова задумалась над тем, что же мне делать. Хорошо, грамота запрещена, а значит, никаких академий, институтов и школ. Но чем-то дочери сиятельств должны заниматься! Потому я принялась выспрашивать у Оляны, устраивает ли мой батюшка приемы, организует ли балы, танцы, званые ужины, куда приходят всякие знатные дамы и господа.

— Иногда к его сиятельству захаживают гости, но его сиятельство всегда принимает их в кабинете, — испуганно доложила горничная. — А пляшут только в деревнях на праздники, господам такое зазорно.

— Так, и что? Мы всё время сидим дома и ничего не делаем?

Оказалось, что мы дважды в год уезжаем в имение в какую-то деревню, изредка к другим господам в гости заглядываем на неделю-другую. Обычно в такую жару, как сейчас, мы и уезжаем за город, но из-за моей хвори батюшка принял решение остаться.

Вот и все развлечения местной знати. Веселуха!

— А как же мне тогда мужа искать, если мы ни с кем не видимся? — пробормотала я себе под нос.

— Барышня, а вы совсем не помните? — удивилась Оляна. — Вы ж сговорены давно. Его сиятельство нашел вам жениха. Раз уж вы поправились, так через год и замуж выйдете.

— И кто он? Старик какой-нибудь? — зло сощурила я глаза.

— Как можно? Разве ж его сиятельство так поступит с дочерью? Справный юноша хорошей семьи, с титулом и должностью. Вы у барыни спросите.

С этими словами Оляна от меня сбежала. Пугливая она что-то, на каждый вопрос вздрагивает.

Но вопрос замужества меня слишком сильно волновал, чтобы я отступилась. Потому я выловила свою маменьку и начала расспрашивать ее.

— Матушка, что-то после хвори мне дурно. Что-то я хорошо помню, например, тебя, батюшку, Оляну, а что-то вообще никак. Скажите, правда ли, что у меня жених есть? Каков он собой? Я его видела хоть раз?

Стоило напомнить про хворь, как матушка тут же расклеилась.

— Любавушка, разве о женихах тебе нынче думать? Лучше полежи, молочка попей… Женихи — они никуда не денутся, лишь бы ты окрепла.

Кажется, она неправильно поняла мой интерес. Как по мне, провалились бы все эти женихи в преисподнюю.

— Всемил — хороший справный юноша. Прошлым летом вы с ним виделись, неужто забыла? И он тебе глянулся. Вы даже портретами обменялись. Сейчас-сейчас, — женщина тяжело поднялась и пошла шуровать по моим шкафчикам, — где же он… Да вот же!

Я открыла плоскую коробочку и увидела ну чисто Купидона, только повзрослевшего. Те же пухлые розовые щечки, те же широко распахнутые голубые глазки и светлые кудри над челом. Я помнила, что художники обычно льстят заказчикам, но не знала, в какую именно сторону метнулся именно этот. То ли уменьшил щеки, а на самом деле там ого-го какой пухляш, то ли увеличил.

— Видишь, какой красавец! А умница какой, в Белоцарске отучился, но вернулся в отцов дом, служит при губернаторе. А ведь мог бы и не служить, земли-то и людей полно.

Может, он и впрямь не урод, не дурак и не мямля, но меня взбесил сам факт навязывания мужа. Что это за жизнь такая? Туда не ходи, этого не делай, пойди замуж за кого скажут. И это у меня отец — целое сиятельство, а не прыщ подзаборный!

Но вечно в пустой комнате сидеть невозможно. Я решила изучить дом, двор и по возможности местность вокруг. Судя по всему, мы жили в городе, но из окна я видела только такие же невысокие дома, как и у нас, заборы, сады, лошадей. Может, это некий загородный поселок для богатых, а город в тыще километров отсюда.

Особняк сиятельства оказался довольно обширным, хотя комнат в нем было не так уж много. Под конец я добралась даже до кухни, где стояла настоящая русская печь, только я так и не поняла, как же на ней Емеля помещался. Разве только внутрь полез, прямо туда, куда пироги засовывают. В мультиках у печи сверху была какая-то лежанка, а здесь такого вообще нет, зато виднелось аж два устья. На кухне заведовала повариха с бицухой, как у Шварценеггера. Мышцы так и перекатывались на ее руках, когда она месила тесто в огромном корыте. Ну или в бочке, в тазу, я не разбираюсь во всей этой доисторической деревянной таре. Постояла я там немного, почувствовала, как начинаю потеть от жары, духоты и всевозможных запахов, и сбежала.

Во двор я выходила с опаской, ожидая гневного окрика папаши или плаксивых восклицаний мамаши. Но обошлось. Значит, мне можно иногда дышать свежим воздухом!

А на улице была прелестная погода. Солнышко, ясное небо, пахнет цветами, птички поют, перекрикиваются какие-то мужики, на меня мчится собака Баскервилей. Вот прямо натуральная, только что не светится, а так огромная, со здоровенной пастью и сотнями клыков.

Я сжалась в комок, прикрыла лицо руками и застыла, как соляной столп. С