Это Евангелие, в котором спасение касается «всего человека» – человека в обществе, человека в отношениях с окружающими его людьми. Грех нарушает общение с Богом и между людьми здесь и сейчас, а потому спасение не может быть чем-то «потусторонним, в отношении чего текущая жизнь является лишь испытанием», но должно включать в себя радикальные, освободительные изменения, которые устранят угнетение и восстановят нарушенные вертикальные отношения между Богом и людьми, а также горизонтальные связи между людьми[717]. «Грех требует радикального освобождения, что, в свою очередь, обязательно подразумевает освобождение политическое»[718].

Этого радикального освобождения, утверждает Гутьеррес, нельзя достичь простым реформированием существующей системы – будь то фальшивые реформы, которые обещает капиталистический девелопментализм, или любые искренние, но ошибочные подходы, предлагаемые социал-демократией или христианской демократией. Освобождение требует «социальной революции», поскольку угнетение «коренится в структурах капиталистического общества»[719]. Это упоминание социальной революции, необходимой для преодоления структурных пороков капитализма, обязательно подразумевает социалистическую альтернативу. Гутьеррес не вдается в подробности того, как будет выглядеть альтернативное общество, но ясно, что оно будет представлять собой какую-то форму социализма, который для Гутьерреса «представляет собой наиболее плодотворный и глубокий подход» к освобождению[720]. Общество, которое в настоящее время «построено так, чтобы приносить пользу тем немногим, кто присваивает себе стоимость труда других», должно быть преобразовано таким образом, чтобы коллективизировать средства производства и гарантировать, что рабочий будет получать создаваемую им стоимость[721]. Однако это должна быть местная латиноамериканская теория социализма, а не рабское следование марксизму или любой другой импортированной доктрине. Проблемы Латинской Америки требуют решений, адаптированных к потребностям этого континента, а угнетенные Латинской Америки должны сами осуществлять свое освобождение[722].

Эта позиция отражает верность Гутьерреса и теологии освобождения в целом контекстуализированному подходу при решении проблемы угнетения и их нежелание пользоваться готовыми теориями, особенно теми, которые пришли в Латинскую Америку извне. Освобождение, в какой бы форме оно ни происходило, «должно осуществляться самим угнетенным народом и, следовательно, должно исходить из ценностей, присущих этому народу»[723]. Революционные изменения, пишет Гутьеррес, «требуют активного участия угнетенных», и эта позиция автоматически отвергает теорию революционного авангарда, свойственную марксизму-ленинизму, и неприкрытый патернализм, который иногда был характерен для социального учения Католической церкви[724]. «Вся атмосфера Евангелия – это постоянное притязание бедных на право быть услышанными, на то, чтобы получить преимущественное внимание со стороны общества, требование подчинить экономические потребности потребностям обездоленных»[725].

Ключевые понятия теологии освобождения

Таким образом, епископы, участвовавшие в Медельинской конференции, и Гутьеррес в своей «Теологии освобождения» сформировали новый и своеобразный подход, опиравшийся на Второй Ватиканский собор, социальное учение Католической церкви, теорию зависимости и критику девелопментализма за то, что он увековечивает зависимость. Этому подходу присущ ряд ключевых понятий. Среди них: предпочтительный выбор в пользу бедных; опыт угнетенных народов как необходимый контекст для понимания того, что является истинным и правильным; действие, или праксис, как основа теологии (а не наоборот); капитализм как форма идолопоклонства; революция или радикальные изменения как необходимый шаг к достижению освобождения. Эти концепции образованы в результате слияния теологии (Священное Писание, католическое социальное учение), политики (марксизм) и эмпирики (жизненный опыт бедных).

Именно на Медельинской конференции епископы озвучили, возможно, самую известную концепцию теологии освобождения – «предпочтительный выбор в пользу бедных»[726]. Как поясняет Гутьеррес, она «означает солидарность с бедными и неприятие бедности как того, что противоречит воле Божьей»; также он описывал ее как «выбор в пользу угнетенных»[727]. Хотя эта концепция получила широкое распространение только с появлением теологии освобождения, мы видели (см. главу 3), что она присутствовала в социальном учении Католической церкви еще с энциклики «Rerum novarum», в которой папа римский Лев XIII заявил: «Однако, если речь идет об охране частных прав, следует особенно печься о неимущих и беспомощных»[728]. Выбор в пользу бедных, говорит Гутьеррес, продемонстрирован нам Богом – на протяжении всего Писания, но наиболее ясно в образе Христа, – и народ Его должен Ему в этом подражать. Христиане должны «встать на сторону бедных и угнетенных», как это сделали Бог в Ветхом Завете и Иисус Христос в Евангелиях[729]. «Вхождение Бога в историю и Его солидарность с угнетенными означает, что Он противопоставляет себя богатым и сильным не потому, что маргинализированные люди в какой-то степени более святы, а потому, что они угнетены. Бог отдает предпочтение бедным и угнетенным, а не фараонам этого мира»[730].

Ключевым разделом Библии для сторонников теологии освобождения является Исход, который выражает идентификацию Бога с угнетенными и освободительную силу его послания. «Яхве – освободитель», – пишет Гутьеррес[731]. «Исход, – утверждает бывший священник Филипп Берриман (р. 1938), – не просто событие, а модель освобождения, которая дает ключ к интерпретации Писания и к интерпретации современного опыта»[732]. Гутьеррес утверждает, что данные Израилю законы, направленные на правильное использование земли и социальную справедливость, отражают эту же модель. Запрет ростовщичества, повеление не жать поле по краям, чтобы оставлять безземельным беднякам часть урожая, списание долгов в юбилейный год – все эти указания были даны потому, что израильтяне освободились от рабства и не должны были снова в него впасть[733]. Обличения таких пророков, как Амос, Михей и Исаия, следуют той же схеме, поскольку они призывают Израиль вернуться к этим законам и стремятся укрепить и возобновить освобождение[734]. Эта схема воплощается в Христе, который явился в нищете, чтобы «проповедовать пленным освобождение», согласно записи его синагогальной проповеди у Луки (Лк. 4: 16–20). «Латиноамериканцы воспринимают это как своего рода манифест, – объясняет Берриман, – Иисус говорит, что он воплощает век освобождения, предсказанный пророками»[735]. Учение Христа, пишет Гутьеррес, провозглашает одновременно «прямое противостояние богатым и власть имущим и радикальный выбор в пользу бедных»[736]. Как утверждает кардинал Пиронио, оно показывает, что «в истории спасения Бог выполняет работу целостного освобождения»[737].

Этот момент также демонстрирует, что Божий народ должен посвятить себя работе по освобождению. Церковь, говорит Гутьеррес, должна занять одну из сторон в обществе, разделенном на жертв и бенефициаров экономического угнетения[738]. «Познать Яхве, что на библейском языке эквивалентно словам „полюбить Яхве“, значит установить справедливые отношения между людьми, значит признать права бедных, – утверждает Гутьеррес, – обратиться – значит посвятить себя процессу освобождения бедных и угнетенных»[739]. Божественное откровение, заявляет он, показывает нам, что бедность – это не естественное или законное явление, а результат человеческого греха и эгоизма. «Бедность, – говорит Гутьеррес, –