Наконец в руки попался пакетик – «лапша быстрорастворимая».Повертев в руках изделие трудолюбивых китайцев, я нашла инструкцию и углубиласьв чтение. «Нельзя есть, если вакуум портится. Жиреть по китайскому иевропейскому вкусу». Но безграмотность переводчика еще полбеды. Больше всегомне не понравилась другая информация. В углу хрустящего пакетика красовалосьизображение верблюда, а строчки, набранные мелкими черненькими буковками,сообщали: «Компания по экспорту и импорту местных продуктов и побочныхпродуктов животноводства». Хорошо еще, если данная лапша местный продукт, аесли побочный? От верблюда известно, что побочное бывает. Говорят, очень ценнаяв пустыне вещь, там на такое высушенное дерьмо высокий спрос. Без него нельзяни костер развести, ни дом построить. Но обнаружить его в лапше как-то не оченьхотелось.

Я задумчиво вертела перед глазами заманчивую лапшу. Товарыиз Китая, как правило, отвратительного качества, зато недорогие, хотя иногдаинструкции к ним звучат загадочно.

Мне попалась один раз упаковка, на которой значилось:«Ароматная стелька». Уже само название товара звучало двусмысленно, носледующая фраза была еще великолепней: «Нога, корень здоровья». А Тамара как-токупила у метро пакетик с чаем, который, если верить глазам, произвела«Всекитайская угольная промышленность»…

Нет уж, лучше просто выпью какао, вон из той банки сдлинноухим кроликом…

Ночь прошла абсолютно спокойно, никто ни разу меня непозвал, люди мирно спали. Впрочем, в этой клинике, наверное, всегда так. Ведьлежат тут фактически здоровые люди. Только в шесть утра появился угрюмый мужикв синем комбинезоне и направился в операционную. Я решила проявитьбдительность.

– Эй, вы куда?

– Из «Медтехники», – буркнул парень, лицо которогоскрывал длинный козырек бейсболки, – у вас наркозный аппарат сломался.Сама-то кто? Тут сегодня Галя дежурит.

– Она спит, а я уборщица.

– Она завсегда спит, – вздохнул техник и исчез.

Минут через десять он вышел и, насвистывая, двинулся квыходу.

– Работает? – спросила я.

– Как часы, – ответил мастер и пропал.

Около восьми утра началась суета. Забегала дневная смена:медсестры со шприцами и ампулами, пошли обходом врачи, потом часть клиентовнехотя потянулась на завтрак, остальные самообслуживались в палатах. Покоридору проплыл изумительный запах свежесваренного кофе… Затем провезликаталку, где лежала накрытая простынями довольно полная женщина.

– Куда ее? – поинтересовалась я у Гали.

– На операцию, – ответила та и недовольноприбавила: – Вечно Тамарка опаздывает, а я жди лишний час после ночногодежурства!

Я только вздохнула. Ну разве можно беспробудный сон называтьдежурством?

Взяв ведро и швабру, пошла в самый конец коридора, чтобыначать оттуда трудовую вахту. В противоположной стороне вспыхивала краснымсветом надпись: «Не входить. Идет операция». Недовольная Галя продолжала ругатьсоню Тамарку, я опустила тряпки в ведро, и… раздалось оглушительное «бум»!

Стеклянные двери, ведущие в операционный блок, тихо осыпалистекла на пол. Медики мигом кинулись в сторону взрыва. Из приоткрывшихсястворок валил черный дым. Словно посланец ада, в нем возник молодой мужчина,отчего-то по пояс голый, весь в крови и саже. На ногах у него болталиськакие-то рваные тряпки – остатки одежды доктора. Окровавленные руки пареньдержал перед собой. Секунду он покачался на пороге, потом пробормотал:

– Идите скорей, там ужас, – и упал на пол.

Поднялась суматоха. Чтобы не мешаться под ногами, я забиласьза диван в самый дальний угол и молча наблюдала за происходящим из своегоукрытия.

Приехали пожарные, милиция, «Скорая помощь» из ожоговогоцентра института Склифосовского. В воздухе стоял жуткий запах, и повсюдуносились черные, жирные хлопья. Перепуганные клиенты заперлись в палатах. Людииз высшего общества, по крайней мере большинство из них, никогда не станут,разинув рот, любоваться последствиями несчастного случая, как простонародье.

Примерно через час рыдающая Галочка рухнула возле меня надиван. Ее плечи мелко-мелко тряслись, тщательно нанесенный утром макияж размазался,волосы стояли дыбом, а на голубом халате тут и там виднелись черные пятна.

– Ужас, ужас, – твердила она.

– Что случилось?

– Баллон взорвался с кислородом! Жуть, жуть! ФеликсаЕфимовича на месте убило. Зинке, медсестре, руку оторвало. ВладимираМихайловича, анестезиолога, контузило да еще обгорел, а у ассистента ДмитрияНиколаевича ожоги…

– А больная…

– Жива, – всхлипнула Галя, – легче всехотделалась, может, потому, что лежала? Ой, какой кошмар! Слышала, конечно, чтов других больницах такое случается… Но чтобы у нас? Черная полоса началась спогибшей девки. Затем, пожалуйста, Ольга Леонидовна, потом Феликс Ефимович…Все, клинике конец, больше сюда никто не поедет! Ой, горе, ужас!

– Что за девка погибшая, о которой ты вспоминаешь? –поинтересовалась я.

Галя шумно высморкалась и пояснила:

– Видеоинженер у нас работала, если только ее трудможно назвать работой. Пленки в камеру вставляла, операции записывала. В часдня домой уходила, скажи, разве это тяжело?

– И что с ней случилось?

– В машине подорвалась.

– Как ее звали? – тихо спросила я, заранее знаяответ.

– Полина Леонова, – ответила Галя и вновьразрыдалась.

Домой я влетела в крайней степени возбуждения. Впрочем,Тамара, открывшая дверь, тоже пребывала в истерическом состоянии.

Увидев меня, она нервно хихикнула и пригласила:

– Проходи в гостиную.

Я влетела в комнату и увидела парадно накрытый стол, вцентре его огромный торт с фруктами и горы булочек. При виде еды желудокпротивно заворочался. Нет, выпечки совершенно не хочется, но не просить же пригостях тарелочку геркулесовой каши. Тем более когда у нас в комнате такая дама!