Некая сущность, не являвшаяся призраком и, пожалуй, даже не относившаяся к человеческому роду, приподняла его, как волна, расходящаяся от тонущего судна; осторожно, все еще цепляясь за колючую шелуху, являвшуюся его личностью, он тем не менее позволил этой новой персоне немного просунуться в свое сознание.

И сразу же заговорил.

– У меня есть собака, – услышал сам себя Лонг-Джон Бич. – Пока что она лает целыми ночами на своей привязи. Непредсказуемые размеры на бушприте воздушного шара за миллион долларов, то, что можно было бы назвать вознесением лая, если бы пришлось наводить блеск на крыло, вися вверх ногами привязанным за одну лодыжку. – Он продолжал сквозь возбужденный хохот: – Ты только представь! Кричать, до печени разрыва, чтоб эти притчи разболтать (рогами тыкать и шпынять!) мальцу, что втайне от мамаши стал в холодильник рыб пихать.

– Ты со своей собакой… – Арментроут, часто моргая, следил за машинами впереди. Он дышал приоткрытым ртом. – Теперь это уже ничего не значит, – прошептал он. – Все выплачено, я убил того мальчишку.

Лонг-Джон Бич собрал остатки своего разума и оттолкнулся от большой нечеловеческой сущности – и на мгновение узрел себя молодым парнем в пестрой лоскутной одежде, который, держа на плече посох с узелком, танцует на краю обрыва. Он узнал изображение – это была одна из картинок в наборе необычно крупных карт Таро, которую доктор называл Дураком.

Доктор боялся ее. А вот Лонг-Джон Бич не был готов сдаться Дураку. Личность однорукого старика представляла собой всего лишь мягкий потертый мешок, с короткими гнилыми обрезками рассудка и торчащими снизу угловатыми осколками разбитых ядовитых воспоминаний – но это было все, что он имел.

Несмотря на тревогу, порожденную воспоминаниями о мальчишке Куте Хуми Парганасе, он еще не дошел до того, чтобы сдаться Дураку.

Когда Анжелика подбежала к Кути, тот, громко всхлипывая, пытался подняться на четвереньки на размокшей земле посреди растоптанной клумбы; Пит, проехав ногами по мокрому асфальту, замер возле бетонного бордюрчика за ее спиной.

Мавранос стоял на коленях по другую сторону от Кути и поддерживал его руками, алыми от свежей крови.

– Дай-ка сначала мамочке взглянуть на тебя, – пробурчал он, посмотрел в лицо Анжелике и сказал: – Пуля попала в него, когда он перекатывался, сомневаюсь, чтобы рана была глубокой.

– Мама, – выговорил, рыдая, Кути, – я думал, что вы все умерли!

– Анжи, осмотри его как врач! – тяжело дыша, сказал Пит.

– Попала в него? – выдохнула Анжелика. – Кути, мы в порядке, все мы в полном порядке. – И сердито бросила Питу: – Она не могла попасть в него. – Говоря это, она успела ласково, но непререкаемо уложить Кути на спину в поломанную герань и задрала его рубашку; старый незаживающий шрам от ножа на боку превратился в длинную свежую рану, из которой по ребрам сбегала кровь, пятнавшая зеленые листья.

Поле зрения Анжелики сжалось настолько, что она не видела ничего, кроме блестящего рыжего разрыва на белой коже подростка, но она повторила в уме последнюю фразу Пита и заставила себя посмотреть на рану профессионально.

– Ты прав, Арки – она поверхностная, мышечный слой совсем не тронут, и даже кориум, более глубокий слой кожи, едва задет. Для жизни не опасно. – Она улыбнулась сыну со всей доступной ей уверенностью и выдохнула: – Добро пожаловать домой, детка, – сознавая, однако, что взгляд, который она бросила на Мавраноса, был тяжелым. – Подгони сюда машину. Я не хочу, чтобы мой мальчик попал в больницу в таком виде.

– Это точно. – Мавранос поднялся на ноги и побежал тяжелой рысцой к машине.

– Ну, Кути, поедем, – сказала, кряхтя, Анжелика, когда они с Питом помогли ему встать. Яркие капли крови добежали до левой штанины его джинсов, и она в мыслях уже доставала аптечку, которую Мавранос держал в коробке под задним сиденьем. – Судя по всему, оружие было магическим, – начала она и, не договорив, посмотрела ему в глаза. – Тебе больше нигде не больно? Физически?

– Нет. – Кути уже плакал, не сдерживаясь, и Анжелика понимала, что причина в чем-то другом, случившемся до покушения и после того, как он сбежал в предрассветной тьме.

– Расскажешь нам с папой, когда разберемся со всем этим, – ласково сказала она.

– И я думал, – всхлипывал Кути, – что убил вас своим бегством. Я просто сбежал от вас! Что угодно отдал бы, чтобы вернуться и все переиначить.

– С нами все в порядке, сынок, – сказал Пит, прижимая его к себе. – Ничего не случилось. А теперь и ты вернулся. Мы все остались живы для того, чтобы… прийти к примирению, а это уже очень много.

Анжелика вспомнила, как Пит очень похожими словами просил прощения у призрака своего отца в ночь перед Хеллоуином в девяносто втором году (Пит тоже однажды убежал, когда от него многое зависело), сочувственно нахмурилась и открыла было рот, чтобы что-то сказать, но ее перебил резкий звук мотора «Сабурбана».

Машина подкатилась и, взвизгнув тормозами, остановилась у нее за спиной. Анжелика помогла Питу довести Кути, обойдя машину спереди, до задней двери. Подростка уложили на сиденье, следом забралась Анжелика, и, как только Пит сел рядом с водителем, Мавранос вывел свой пыльный синий пикап со стоянки. Кути вытянулся на сиденье, и Анжелике, скорчившейся на полу, пришлось высунуться над асфальтом, чтобы дотянуться до ручки и захлопнуть дверь.

После этого она одной рукой вытащила аптечку, а другую протянула к Питу над спинкой переднего сиденья, и он вложил ей в пальцы почти пустую фляжку «Джек Дэниелс», которую успел достать из бардачка.

Кути лежал на спине; Анжелика, склонившись над ним, открыла аптечку.

– Будет больно, – предупредила она и, разорвав упаковку, налила виски на марлевую салфетку.

– Ладно, – ответил Кути. – Старик, сидевший на пассажирском сиденье «БМВ»… Это был Шерман Окс, тот однорукий злодей, который убил моих родных маму и папу. Я узнал его. И он узнал меня.

Анжелика умудрилась не выдать выражением лица нахлынувшей тревоги и приложила мокрую салфетку к ране.

– Арки, правь к выезду из города, – сказала она, не оборачиваясь, – к тому, который ближе. Черт с ним, со всем, что осталось в мотеле. Когда…

– Нет, – перебил ее Кути сквозь стиснутые зубы. – Сначала нужно заехать на Октавия-стрит… Это в двух кварталах южнее Калифорния-стрит.

– Скажешь где, – громыхнул Мавранос.

– Кути, зачем? – спросил Пит и, повернувшись на сиденье, посмотрел на него. – Если этот подонок Шерман Окс в городе…

– На этот раз мы должны поступить правильно, – хрипло сказал Кути. – Нам обязательно нужно забрать Мамашу Плезант. Ту самую чернокожую старушку из телевизора – ее дом находится на Октавии.

– Ах, дорогой, у нас ничего не получилось, – сказала Анжелика, отматывая полоску лейкопластыря. Ей пришлось приложить усилие, чтобы не посмотреть поверх головы Кути в хвост грузовика. – Все кончено.