Он лежал неподвижно. Дыша так тихо, что даже его грудная клетка не двигалась. А обнаженная спина, испещренная свежими кровавыми полосами, была усыпана странным сероватым порошком. Хамши. Им натирают раны, чтобы остановить кровь и сделать кожу нечувствительной к боли. Им посыпают места клеймения, если хотят оказать рабу милость. Он действует, как наркотик, дарящий забвение.

Лирин тихонько вздохнула. Вот, она увидела Эйхарда, она убедилась, что с ним относительно все в порядке, но чувство вины, против ожидания, по-прежнему не желало ее отпускать. Она смотрела на неподвижного мужчину и мысленно молила, чтобы он обернулся, чтобы хоть на миг она смогла увидеть его лицо и поймать взгляд.

И при мысли о том, что их глаза могут встретиться, ее охватывала безотчетная паника.

Что она может увидеть в его глазах? Ненависть? Презрение? Жестокую насмешку?

Даже сейчас этот мужчина не казался беспомощным. Он не выглядел сломленным, отчаявшимся, готовым упасть. Нет, даже израненный и спеленатый по рукам и ногам, он излучал такую внутреннюю силу, что Лирин почувствовала ее даже сквозь двери. Каждый его мускул, каждая жила дрожали от напряжения, словно их хозяин, даже в полузабытьи, оставался опасным хищником, готовым вот-вот напасть.

Он был таким… настоящим…

Да, именно настоящим. Это словно как нельзя больше подходило к тому ощущению, которое она испытывала, глядя на него. В нем не было фальшивого раболепия, пропитавшего насквозь весь дворец. Не было униженности. Зато была сильная воля, которую даже смерть не сможет сломить.

Она вздрогнула, когда из комнаты раздался звук тяжелых шагов и к койке Эйхарда приблизился один из прислужников жрицы, видимо, оставленный наблюдать за раненым. Он нагнулся и ощупал спину бывшего центуриона, недовольно причмокивая губами. Ему явно что-то не нравилось. Насыпав себе в ладони горсть серого порошка, он хорошенько его растер, а потом стал осторожно массажировать кожу Эйхарда в тех местах, где кровь все еще продолжала сочиться.

Послышался тихий вздох. Лирин увидела, как раненый завозился, силясь изменить положение. Натянувшись, ремни удержали его.

– Тише, господин тан, – пробормотал его невольный лекарь, – вам нельзя шевелиться, иначе раны снова откроются.

– Думаешь, меня это хоть как-то волнует? – огрызнулся Эйхард и снова попытался подняться. – Я хочу сесть. Давай, помоги мне.

– Я этим и занимаюсь, – прислужник Мелек отстегнул ремни, удерживавшие тана поперек груди, и тот осторожно сел, звякнув цепями. – Наследница велела сегодня же вечером вернуть вас в шагран.

– Что? – ахнула Лирин и, спохватившись, прикрыла рот.

Эйхард, услышав подозрительный звук, обернулся так резко, что она не успела спрятаться. Их глаза на секунду встретились. Взгляды скрестились. Обожгли друг друга, словно огни, вырванные из преисподней, и отпрянули, оттолкнувшись, как два магнита с одинаковыми полюсами.

Тяжело дыша, Лирин привалилась к стене возле двери. Под шелком, ставшим вдруг удушающе-плотным, по ее лицу потекли струйки холодного пота. Щеки пылали, и ей казалось, что она чувствует этот жар. Задыхаясь, она приложила ладони к щекам. Сердце билось так гулко, что кроме этого стука невозможно было услышать что-то еще.

За дверью послышался шорох.

– Я видел кого-то, – раздался задумчивый голос Эйхарда. – Кто-то стоял за дверью.

– Сейчас посмотрю…

Мужские шаги приблизились к двери.

Это прислужник Мелек. Нет, нельзя, чтобы он увидел ее…

– Бежим! – Лирин схватила Лирта за руку.

Мальчик, онемевший от изумления, смешанного с благоговением, бросился вслед за ней, по пути выронив лампу. Упав, она, звеня и подпрыгивая, покатилась по каменным плитам. Масло растеклось блестящей лужицей, и коридор погрузился во тьму.

– Если здесь кто-то был, то он убежал, – пробормотал мужчина в пурпурной набедренной повязке, подбирая с пола потухшую лампу. Потом он нагнулся еще раз, и в его ладони блеснула золотая бусина, украшавшая подол наследницы. Несколько секунд прислужник жрицы рассматривал ценную безделушку, потом спрятал в складки своей повязки. – Госпоже будет весьма интересно…

– Лирт, ты это слышал? Этот гад сказал, что наследница велела сегодня вечером вернуть Эйхарда в шагран. Наследница! То есть я… Но я такого не говорила.

Развернув мальчишку за плечи, Лирин вдавила его в стену с такой силой, что тот поморщился.

– Извини, – она отпустила его. – Ничего не понимаю.

Несколько минут назад они вернулись в ее покои, и девушка, охваченная волнением, первым делом залпом выпила бокал вина. Она надеялась, что алкоголь поможет расслабиться, но вместо этого тревога только усилилась. Что-то было не так. Словно в этом земном раю завелся незримый враг.

Мальчик, взиравший на нее со страхом и любопытством, невольно поежился. Женщины этого Дома никогда не извиняются. Они выше того, чтобы испытывать чувство вины. А если оное и посетит их душу по какой-то причине, то – жди беды. Потому что лучший способ заглушить муки совести, это избавиться от того, кто их вызывает…

– Вы уверены, что прислужник сказал именно это? – осмелился он уточнить.

– Я не могла ошибиться. Я не пьяная и не глухая. И не страдаю потерей памяти. Я приказала держать Эйхарда в лазарете, пока его раны не зарастут. Думала, на это уйдет неделя – не меньше. Но кто-то извратил мои слова. Зачем? С какой целью?

Девушка покрутила в руках пустой бокал и со вздохом поставила его на столешницу. Потом, подойдя к окну, одернула шелковую портьеру и выглянула во двор. В ее будуаре было два окна, занимавших часть восточной и западной стены и больше похожих на двустворчатые стеклянные двери. Одно из них – западное – выходило во внутренний двор, и сейчас из него было видно, как солнце медленно исчезает за высокой стеной шаграна. Второе – восточное – открывало чудесный вид на фонтаны.

Лирин остановилась у западного.

– Если мне будет позволено… – услышала она неуверенный голос Лирта.

– Ты что-то знаешь?

– Нет, но…

Мальчик явно хотел что-то сказать, но боялся.

– Ну, говори.

– Пусть меня простит госпожа…

– Лирт, не пугай меня.

– Я всего лишь бесправный раб, живущий милостью госпожи… и у меня нет права подвергать сомнению ваши слова, но…

– Но?

– Дворцовая жрица мне не госпожа. И пусть меня накажут за эту вольность, но не она ли отдала этот приказ?

Лирин застыла, обдумывая его слова.

А ведь он прав. Прав, как никогда. Все могло быть именно так. Тот прислужник в лазарете – один из личных рабов Мелек, а она последнее время стала проявлять слишком много заботы о личной жизни наследницы. Например, сегодня вполне недвусмысленно дала понять, что лишний интерес к Эйхарду не принесет ничего хорошего. И что вообще пора бы вернуть старую добрую традицию принимать наложников в спальне. А если вспомнить еще разговор с Аини…