- Чего ты хочешь от меня, Каменская? - устало спросилполковник.

- Ничего, - Настя чуть заметно пожала плечами.

- Ты хочешь стать начальником отделения? Сейчас нетвакансий, ты сама это знаешь. У тебя начальник отделения - Доценко, и уходитьон никуда не собирается.

- Да не хочу я, с чего вы взяли?

- Тогда что? Ну чего ты хочешь? Чего ты добиваешьсяэтими вот своими... речами? Чтобы я перестал тебя критиковать за плохую работу?Чтобы всем делал замечания и устраивал выволочки, а тебя не трогал, да? Тыэтого добиваешься?

Боже мой, он ничего не понимает... Он продолжает считать,что Настя пытается использовать факт их знакомства в каких-то личных целях. Нукак ему объяснить, что нельзя так вести себя с людьми, с любыми людьми, а неконкретно с ней, с Каменской? Похоже, слов он не понимает. Отдел Гордеевавсегда давал хорошие результаты, потому что Колобок сумел создать атмосферувзаимной помощи и взаимного доверия, при которой все думали только о том, каклучше для дела, а не о том, чем бы еще потешить собственное самолюбие. В том,чтобы тешить самолюбие, ни у кого не было потребности, потому что Гордеевникого попусту не критиковал, а если и делал это, то так, что никто необижался. Он не уставал повторять, что нельзя обижать людей, потому чтообиженный человек обязательно захочет отыграть обиду, а поскольку на начальникеее отыгрывать нельзя, жертвами становятся все остальные, в том числе и коллеги,и кроме вреда работе, это ничего не приносит. Гордееву не нужно было доказыватьподчиненным, что он настоящий профессионал, по той простой причине, что сейфакт и без того был всем прекрасно известен и признан. Афоню здесь никто незнает, и ему надо самоутверждаться, это понятно, но ведь в процессе этогосамоутверждения он окончательно развалит работу отдела. Весь молодняк сбежит, уних еще гонор в мягком месте играет, они считают себя жутко образованными иумными на том единственном основании, что владеют компьютером и умеют играть набирже, в отличие от начальника, который ничего такого не умеет, а позволяетсебе на них кричать. И они такое обращение терпеть не станут, а посколькукарьеру в милиции они делать не собираются, то им все равно, где раскрывать преступления,на престижной и почетной Петровке или где-нибудь на территории, на окраинеМосквы. Два-три раза нарвутся на Афонино незаслуженное хамство, да и положат настол рапорт с просьбой о переводе. И что он будет делать тогда?

- Вячеслав Михайлович, - грустно сказала Настя, - яничего не добиваюсь для себя. Мне ничего не нужно, понимаете? Мне даже ненужно, чтобы вы со мной по-особому обращались. Мне сорок один год, яподполковник милиции, а не нежная курсистка, и ваши критические замечания, дажесамые несправедливые, даже высказанные с употреблением непарламентскихвыражений, меня не убьют. Я их как-нибудь переживу. Но в отделе много молодыхсотрудников, вчерашних выпускников наших вузов, и они с вами работать незахотят. Не забывайте, сейчас не прежние времена, когда, надев погоны, мыобязаны были отпахать двадцать пять лет, и деваться нам было некуда. Сейчаскаждый из нас может в любой момент уйти. И они уйдут. Я-то останусь, никуда неденусь, потому что не боюсь вас. А они уйдут. И как мы с вами тогда будемработать?

- Слушай, - в голосе Афанасьева явственно зазвучалазаинтересованность, а ты что, в самом деле начальства не боишься?

- Не боюсь, - пряча улыбку, подтвердила Настя.

- А почему? У тебя есть волосатая лапа? Где? Вминистерстве? Или повыше? продолжал допытываться полковник.

- Нет у меня никакой лапы. Просто я уже вышла из тоговозраста, когда можно бояться начальников. Теперь я могу их только уважать илине уважать.

- Да ладно, - пренебрежительно махнул рукой Афанасьев,- что ты мне тут поешь? Думаешь, я не понимаю? Это ты только со мной такаяхрабрая, потому что мы вместе учились. А был бы на моем месте другойруководитель, которого ты раньше не знала, что бы ты делала? Сидела бы тихонькои молчала в тряпочку. И терпела бы, как все терпят.

- Нет, - она отрицательно покачала головой, - вот тутвы не правы. Терпеть я бы в любом случае не стала.

- Да? Ну и что бы ты сделала? Меня ты обозвалатроечником и спекулянтом. А ему ты что предъявила бы?

- Совсем не обязательно предъявлять обвинения, чтобызаставить человека сделать то, что нужно. Вам это в голову не приходило? Естьмасса других способов. Я допускаю, что вам эта идея просто недоступна, вы жепривыкли источников на компре вербовать и ничего другого не умеете.

- Интересно, а ты на чем их вербуешь? Кстати, я ещетвою агентурную работу не проверял. Подозреваю, что у тебя с этим далеко не всев порядке. Сколько у тебя источников на связи?

- Двенадцать.

- Это по бумажкам. А живых, настоящих?

- Двенадцать, - упрямо повторила Настя. - Вы хотитепосмотреть дела? Я принесу.

- Не сейчас, мне некогда этим заниматься. Иди, отсылайзапрос и работай по мужу Вороновой. К вечеру чтоб была информация.

- А если ее нет?

- Она есть, - с нажимом произнес полковник. - Я точнознаю, что она должна быть. Если ты ее не найдешь, значит - работать не умеешь.Все, Каменская, свободна.

Каждый опер знает, что бумажная писанина - это слабое местолюбого розыскника. А среди всей бумажной писанины самое слабое - это оформлениеработы с негласными источниками информации. Поэтому когда опер выбивается вначальники, он точно знает, с чего нужно начинать, если хочешь прищучитьподчиненного и поставить его на место. Что ж, Афоня - не исключение. Когда-тоГордеев уже уходил в министерство, на его место назначили нового начальника,так он тоже с проверки секретных материалов начал. Знаем, проходили. Вернувшиськ себе в кабинет, Настя даже не потрудилась достать из сейфа агентурные дела,чтобы проверить, все ли в них в порядке. Она была уверена, что проверять Афоняничего не станет. По крайней мере, у нее. Да, он ничего не понял. Но ониспугался. В этом Настя не сомневалась.

* * *

Пару дней назад он заметил слежку. Сначала решил, чтопомерещилось, но потом несколько раз проверился и убёдился: нет, не показалось,действительно следят. Значит, суки, вычислили его. На чем? Скорее всего, наданных аэропорта, больше не на чем. Ну что ж, он предусмотрел такой вариант.Пусть помучаются, он им голову еще поморочит. есть только одна вещь, при помощикоторой они могут с точностью определить, является ли Виктор Слуцевич тем самымЮркой Симоновым или не является. Только одна. И люди, стоящие над ним, сейчасделают все возможное, чтобы добраться до этой вещи и уничтожить ее.

Стало быть, пришло время снова пустить в ход чужие имена.Вот уже несколько дней, с тех пор, как познакомился с Юлей, Виктор называл себятолько так, как записано в его паспорте. Временная передышка окончена,необходимо активизировать контакты, чтобы было чем пыль в глаза пускать.