– Правда классно.

И это не вопрос, а утверждение. Она уже давным-давно перестала ожидать подтверждения от мамы или папы в вопросах моды.

Она ждет, что мама скажет что-нибудь с точки зрения здравого смысла, из-за чего у нее пропадет настроение, и она закроется в своей комнате с каким-нибудь набором косметики или уткнется в документальный фильм на Youtube о каких-нибудь придурках.

Но мама ничего не говорит.

Папа тоже помалкивает.

Они просто смотрят на нее, как будто увидели привидение, или наоборот, некое существо, такое живое, что даже не верится в его существование.

– Вы прям какие-то spooky[91], похожи на привидения, – говорит она и снова садится к столу, не снимая куртки. Достает лифчик и трусики.

– Я еще вот это купила.

Кладет белье обратно в пакет.

– А у нас в доме есть мороженое? Меня что-то потянуло на шоколадное. Если нет, то ты можешь сходит в Seven-Eleven и купить, а, папа?

Магазинчик Seven-Eleven Йоргу пришлось продать много лет назад. Его уволили владельцы франшизы. Теперь там за прилавком стоит какой-то молодой прыщавый парень, воняет сигаретным дымом и подростковым потом. Тим ставит бумажный стаканчик перед парнем.

– Como estás?[92]

Парень пялится на него, не понимаю, ты что, идиот, что ли? А Тим видит парную упаковку шоколадок Twixen на полке у прилавка.

Протягивает руку. Берет упаковку.

– Это тоже.

– Muy bien[93].

Они улыбаются друг другу, сдержанно, на секунду дольше, чем принято. Как будто бы между ними возник тайный договор.

Вернувшись домой, он стучит в дверь Эммы.

Мигает экран компьютера, она лежит в кровати под одеялом.

– Я купил мороженое, – говорит он, – оно в кухне.

– А ты не можешь принести мне сюда, когда вы с мамой возьмете свои порции?

– Конечно. Ты не хочешь есть вместе с нами?

– А с чего мне этого хотеть?

Он протягивает Twixen.

Она смотрит на него. Как будто пытается понять, что он хочет сказать этими шоколадками Twixen.

– Я помню, папа, – говорит она. – Но иди, и возьмите мороженое, пока оно не растаяло.

– Приблизь, – говорит он. – Наведи на куртку.

Мамасан Эли сначала не слышит, щелкает на следующее фото, силуэт пальмы на фоне горы и вечернее небо.

– Вернись обратно, увеличь.

Она оборачивается, лицо невозмутимо, она смотрит на него, но ничего не говорит. Щелкает на предыдущий снимок.

Он хочет увидеть крупный план, проверить, есть ли на белой манжете куртки пятно от шоколадного мороженого. Пятно, которое не удалось отстирать, я увижу пятно.

Фото опять на экране.

Куртка вывернута наизнанку, под воротником видна этикетка бренда «Зара». Он берет мышку из руки мамасан Эли, наводит на то место, которое должно быть рукавом, манжетой с пятном, но пятна не видно. Именно этой части куртки на фото не видно, и он думает, сколько таких курток было продано в том году. Десять тысяч только в Испании? Может быть, и больше, намного больше.

Он дышит.

Прерывисто. Слова из него струятся бурным потоком.

Есть еще фотографии?

Нет.

Кто был на этой тусовке?

Не знаю.

Кто там был из твоих девочек?

У меня не сохранилась эта информация, я поменяла систему заказов, и старое все исчезло, ты лжешь, ты помнишь, он кричит, кто был на этом празднике, кто на этих фотографиях, он стоит на ресепшен и кричит, «ЭТО МОЖЕТ быть курткой Эммы, ДАТА совпадает», а мамасан Эли спокойно сидит за компьютером.

Я хочу копию этих снимков.

Нет.

Он делает шаг вперед, наклоняется над ней. Просит, молит так, как верующие молятся в церкви.

– Какой у тебя номер телефона?

Она идет в офис, возвращается с телефоном в руке, старой модели.

В помещении прохладно, но он весь в поту.

Он весь кипит, как после пробежки вдоль моря.

Она останавливается рядом, возится с кнопками. Через минуту раздается сигнал его телефона.

– Теперь у тебя есть мой телефон, – говорит она. – А сейчас уходи.

Она провожает его до выхода, стоит в двери и смотрит на небо. Оно все еще синее, а вот желтые хризантемы на террасе в горшках увяли, стали коричневыми, умирающими.

– Знаешь, что мне надо было бы написать на своих визитках?

– Что?

– My dreams come true. Not yours[94].

Потом она вдыхает в себя этот жаркий ранний день, запах лаванды и выхлопных газов, хлорки из бассейна неподалеку.

– Поезжай домой, Тим, – говорит она.

– Ты знаешь, что я не могу.

– Я забочусь о своих девочках, – говорит она. – Никто в это не верит, но они мне как дочери, а мальчики как сыновья мне.

Плакаты в ее окнах. Ларри, Беверли, Блис, Рейна.

– Тим. Уезжай с острова, пока еще есть время.

Он ведет машину к отелю Gran Hotel del Mar, спрашивает на ресепшен Рогера Сведина и Бенте Йоргенсен, говорит, что речь идет о работе в качестве главы службы безопасности, но супругов Сведин нет на месте, они вроде утренним рейсом улетели на несколько дней в Стокгольм.

Портье отказывается дать номера их мобильных, но обещает сообщить о том, что он приходил.

Он едет в сторону города. В районе Cala Mayor он одной рукой отпускает руль и набирает номер Ребекки, пишет сообщение о празднике в Дейя и прикладывает снимок куртки.

«Это, может быть, куртка Эммы».

Она звонит через несколько минут, как раз когда он останавливается на красный свет у торгового центра Porto Pi.

– Не говори ничего, Тим. Перестань так поступать.

– Это, может быть, ее куртка, – говорит он, – дата совпадает, – продолжает он, хотя она уже положила трубку, и пишет эсэмэску.

«Я никогда не перестану».

Он снова едет в дом Петера Канта, ищет там, сам не зная, что именно, находит карточку тренажерного зала на имя Наташи и с ее фотографией, приходит туда, показывает фото, но никто ее не узнает. Он звонит в камеру предварительного заключения, но ему не разрешают поговорить с Петером. Он гуглит, ищет разные сообщества шведов на страницах «Фейсбука», но не находит никаких фотографий с праздника или кого-нибудь, кто там был.