– Этого я, честно говоря, не знаю. Но, во всяком случае, такого заказа здесь он не получал.

– Работал он с мужчинами тоже?

– Он был социально одаренным, – отвечает она. – В несколько колониальном стиле, какой доступен только британцам. И все хотели с ним переспать. У него был большой опыт. Всего. Ничто для него не было чуждым.

– Значит, у него были клиенты мужчины?

– Ты же знаешь, я не работаю с геями.

– Но он мог это делать, работая на кого-то другого?

Мамасан Эли не отвечает. Она встает, подходит к окну, поворачивает голову, будто пытается увидеть отсюда Son Dureta, хотя это невозможно.

– Они должны бы снести это несчастье, – говорит она.

– Больницу?

– Весь это дьявольский город. И начать все сначала.

– Ты должна мне дать что-нибудь еще, рассказать о нем, – говорит Тим. – Я всегда хорошо обращался с твоими девочками. Их никогда не беспокоили обманутые партнеры.

Мамасан Эли оборачивается.

– Ты хочешь сказать, что я у тебя в долгу?

Она смотрит в пол, колеблется. Затем, будто тщательно взвесив свой следующий шаг:

– О’кей. Я покажу тебе его в действии.

Она тянет Тима к экрану на письменном столе, открывает через пароль папку файлов, потом еще одну. На ней написано «Дейя» и дата 08.07.15, ночь, когда исчезла Эмма. Он просит еще раз посмотреть название папки, да, так и есть, дата 08.07.15, ему не померещилось.

Она отмечает десять снимков.

Открывает их.

– Праздник в Дейя, – поясняет она.

Люди в туалетах для коктейля у бассейна на террасе у оврага в Дейя. Покрытые пальмами горные склоны окружают каменный дом. Синее небо, кожа женщин блестит от масла для загара. Крупный план – официант с фужерами для шампанского на серебряном подносе. Другой снимок – танцзал, тонкая потная рубашка, Тим улавливает татуировку – дракона – под тонким хлопком: зеленые зубы, оранжевые языки пламени из пасти. Кучерявые рыжие волосы на краю фото. Еще один мужчина, лица не видно, тонкая шея. Небо темнее. И фото Гордона Шелли, на каждой руке висит по блондинке средних лет. Похожи на шведок, крашеные блондинки в длинных платьях ярких цветов, во взглядах умиротворенность фанатов йоги.

Они ему не знакомы.

– Ты видишь, как счастливы эти женщины?

Он кивает.

– Что это?

– Это в Дейя, я же сказала.

Я дату имею в виду.

Я должен это узнать.

– У кого это, я имею в виду.

Мамасан Эли немного колеблется, смотрит на него. Есть ли страх в ее взгляде, невиновна, виновна, но она не из тех женщин, которые чего-то боятся.

– Ты же знаешь, что я не могу сказать, – говорит она.

– Ты должна сказать.

– Я ничего не должна. – И ему хочется прижать ее к стене, вынудить ответить эту сутенершу.

Но он сдерживает себя.

Еще фотографии. Стол с коктейлями, бутылки с джином и тоником Fever Tree по соседству с наполненными льдом ведерками. Группы людей, многие могли бы быть шведами, скандинавами, но есть и испанцы, майоркинцы, несколько изящных азиаток. Он начинает догадываться, где именно празднуют, вспоминает, у кого есть дом в Дейя. У пары, которую он встретил вчера. И которые не обмолвились ни словом о том, что Шелли работал на их приватных торжествах.

– Это дома у супругов Сведин, – говорит он. – Правильно?

Мамасан не отвечает, и он истолковывает ее молчание как «да».

Еще одно фото Шелли. С женщиной постарше и ее мужем. Тот явно немец, со стрижкой маллет. Она, толстая, кажется, что ей под кожу впрыснули воду.

– Что Шелли делал на этом празднике?

– Тим, por favor[90].

Она выводит на экран еще одно фото. Похоже, что снимок сделан по ошибке. Под странным углом, со вспышкой, белая скатерть на уже убранном после ужина столе, пятна от красного вина, большой папоротник на заднем плане. На переднем плане на стуле…

Сатин.

Розовый сатин.

Из него можно скроить и сшить бомбер. Такой тонкий, что его можно носить в жаркую августовскую ночь.

Эмма кладет куртку на прилавок у кассы в магазине «Зара». Куртка розовая, точно такого же оттенка, как лифчик и трусики. За спиной Эммы по улице Хамнгатан ползет электробус в сторону острова Юргорден. Эмма чувствует ласкающее, словно от мягких пальцев, прикосновение ткани куртки к руке.

В сотне метров отсюда, в парке Кунгстредгорден, цветут вишни. Сакура зацвела в этом году позже обычного, будто колебалась, стоит ли ей цвести и нести людям символику короткой счастливой жизни.

Она достает портмоне. Черный с красно-зеленой полоской и кольцами, настоящий «Гуччи», который подарен папе кем-то, кому он помог получить обратно украденную картину.

Она не обращает внимания ни на субботний стресс вокруг, ни на очередь за своей спиной, ни на нетерпеливый взгляд продавщицы.

Рядом стоит Юлия. Она собирается купить белую блузку из шифона. Эмма в жизни бы не купила такое, но Юлии идет, и это явно в моде.

Банковская карта.

На ней написана ее фамилия, а рука дрожит, когда она подносит карту к картридеру. Впервые в жизни она пользуется своей самой первой банковской картой. Получила ее в подарок на день рождения с тремя тысячами крон. А вдруг карта не работает? Бооожеее, какая стыдобища. И кому тогда звонить? Папе.

Не маме.

Та начала бы спрашивать, а что это я покупаю и почему я покупаю куртку, хотя у меня уже есть несколько штук. Папа никогда бы не задавал таких вопросов.

Но оплата покупки проходит благополучно. Можно чувствовать себя взрослой, когда платишь собственной картой, даже если пока и не зарабатываешь денег. Продавщица говорит «спасибо» и кладет куртку в пакет. Классно будет в этой куртке летом – в розовой, как закаты в рекламном каталоге чартерных рейсов, Мальорка – потрясающий остров, где все близко, стоит только руку протянуть, и т.д. и т.п.

Они идут в парк Кунгстредгорден. Садятся в тени цветущих деревьев. Светло-розовые лепестки медленно опускаются на землю, сбитые слабым ветром, сила которого будет нарастать.

Она остается в этот субботний вечер дома. Ужинает вместе с мамой и папой. Против обыкновения ей не хочется никуда идти с друзьями, и не потому, что она устала или в плохом настроении, и это не те дни месяца, когда живот болит так, что бледнеет лицо и иногда даже трудно дышать.

Ей просто не хочется.

После ужина она идет в свою комнату и достает пакет из магазина «Зара». Надевает куртку и выходит в столовую, кружится вокруг обеденного стола.