Они смотрят друг на друга.

– Ты это всерьез? – спрашивает Бенте Йоргенсен. – Хотя я могла бы это понять. Женщины. И мужчины. Они все были от него без ума.

– Мы, разумеется, не имеем к этому никакого отношения, – говорит Рогер Сведин. – К его работе эскортером.

– Он вроде был здесь совсем недавно, – говорит Тим. – На открытии нового бара. Вы, наверное, его тогда видели?

– Его тогда не было. Я бы помнил, – говорит Рогер Сведин.

– В тот вечер, говорят, он и познакомился с Наташей Кант. Женщина, которая исчезла, была здесь тогда.

– Кто это говорит? – спрашивает Бенте Йоргенсен.

– Его здесь не было. А про эту Наташу мы ничего не знаем. Правда же, дорогой? Если можно что-то точно сказать про этот остров, так это то, что здесь слишком много болтают. Кто бы ни говорил, что эти двое были здесь, это ложь.

– У Наташи вроде было приглашение.

– Чьи-то фантазии, – говорит Рогер Сведин. – С какой стати эта Наташа могла бы получить сюда приглашение? Кто это утверждает? Кто-то, кто хочет навредить нашей репутации?

Шум голосов. Хлопок вылетающей из бутылки пробки. Звон бокалов, слабый аромат шампанского.

Он чувствует руку Бенте Йоргенсен на своей руке. Теплую и поглаживающую его едва заметными ласкающими движениями.

– Если мы можем сделать хоть что-то, чтобы помочь тебе в поисках дочери, ты только скажи.

Ее голос с датским акцентом звучит благожелательно. Кончики пальцев теплые, мягкие.

Тим кивает.

Что она спросила?

– Мы здесь, если тебе понадобится помощь, – говорит Бенте Йоргенсен.

– Еще один коктейль? – спрашивает Рогер Сведин. И долго смотрит на него изучающим и измеряющим взглядом.

– Ты ведь опытный полицейский, да? Мы ищем нового начальника службы безопасности для фирмы. Может быть, ты интересуешься?

– У меня уже есть работа, и она мне нравится.

Тим слезает с высокого табурета.

Кладет на стойку бара купюру в двадцать евро.

Жмет им обоим руки. Благодарит за то, что они уделили ему время, за любезность.

Рогер Сведин берет синенькую купюру, которую оставил Тим, и засовывает ему в кармашек рубашки, будто это льняной носовой платок.

– Даже и не заикайся, – говорит он. – Настоящие друзья здесь не платят. И обещай подумать о предложении работы.

Рогер Сведин смотрит на море. Потом на девочку, уснувшую на руках математика, и говорит, не глядя на Тима.

– Работа, может быть, как раз для тебя. Ты ведь не катаешься как сыр в масле. Я слышал, что ты живешь по другую сторону авеню Las Avenidas.

На следующее утро Тим сворачивает с Avenida Joan Miró у Plaza Gomila и едет наверх в El Terreno. Несколько лет назад там случилась драка с поножовщиной. Холодной октябрьской ночью, когда город освобождается от туристов и начинает свой отдых перед возрождением в апреле в роли ловца мечтаний. Члены доминиканской банды Trinitarios с одной стороны и группировки Bling с другой устроили дележку рынка наркотиков на площади, в ход пошли ножи, потом кто-то вытащил пистолет и выстрелил несколько раз наискосок в воздух. Под пулю попала шестидесятилетняя дама, вставшая ночью, чтобы пойти в туалет. Пуля вошла ей в затылок и вышла через лоб, выходное отверстие было таким огромным, что личность убитой пришлось устанавливать с помощью ДНК.

У площади Gomila живут латиноамериканцы и выходцы из Восточной Европы в непригодных для жилья домах, где есть только холодная вода. Бордели соседствуют с кварталами наркоторговцев, а сама площадь окружена выгоревшими домами с разваливающимися бетонными стенами, и все это похоже на брошенную людьми внеземную космическую станцию, которую пришельцы забрызгали краской и назвали свои каракули «граффити».

Мара Салватруча тоже попыталась завоевать себе место в Пальме, как раз когда случилось это дело с шальной пулей. Говорят, что Национальная полиция собрала семерых из группировки Trinitarios, а Мара Салватруча январской ночью посадила их на катер, отошла на три мили в открытое море и сбросила их там за борт, со связанными руками, живых и орущих. Говорят, что тела прибило течением то ли в Сицилии, то ли в Карфагене, в Африке. А может, и врут.

Двое парней с татуировками на лицах ждут клиентов и пялятся на него, когда он проезжает мимо.

Он паркуется невдалеке от дома Гордона Шелли.

Полиции там уже не должно быть. Тем не менее он идет к дому медленно, иначе и невозможно при такой жаре, видит желтые ленты ограждения, повешенные на входной двери. Обрывки ленты висят неподвижно в безветренный день.

Он срывает ленту.

Оглядывается.

Не чувствует на себе ничьих глаз.

Достает отмычку, которая висит у него на связке ключей, открывает дверь.

Входит.

Закрывает за собой дверь. Каменный пол маленькой прихожей весь покрыт засохшей кровью и в сумерках кажется ржавым. Следы ведут налево, и он заглядывает в гостиную с диваном из «ИКЕА». Перед ним на полу еще одна большая лужа засохшей крови, брызги попали на синюю ткань обивки.

Кто-то, судя по всему, ударил Гордона Шелли по голове. Тот, каким-то чудом, не потерял сознание, дополз до прихожей, где ему были нанесены еще более жестокие удары, на стене у лестницы наверх, Тим видит следы мозговой субстанции.

Он делает шаг в гостиную, осторожно ставя ноги, чтобы не наступить на кровь, и начинает рыться. Стопка писем на приставном столике. Обыскивает три ящика в старом комоде, покрашенном в серый цвет. Задерживается перед фото в рамке на стене, видит Гордона Шелли, сильного, голого до пояса, на террасе виллы в месте, которое могло бы быть Мальдивами. На фото он улыбается, красивый мужчина, который может вызвать желание у кого угодно. За ним небо и море, проникающие друг в друга, райские нюансы синего цвета, которым могут позавидовать маркетологи туризма на Мальорке.

Тим продолжает поиски в кухне, где до него побывали и полиция, и техническая экспертиза, оставив нетронутым беспорядок, остатки еды, которые пожирают голодные жирные мухи, но он обыскивает ящики, шкафчики.

Ничего.

Он продолжает на втором этаже.

Спальня с выходом на террасу, пустую и неиспользованную, с видом на глухую стену торца соседнего дома. Никакого сада, вопреки ожиданиям Тима, возникшим, когда он был у этого дома первый раз. Постель не застелена, он видит светлые пятна спермы на простыне и Наташу на кровати, Гордона за ней, он наклоняется вперед над ее спиной и входит так глубоко, насколько это возможно, она стонет, а он дует воздух ей в ухо.

– Сейчас они придут, – шепчет он. – Те, что убьют меня.

Тим закрывает глаза.

Вытесняет из памяти картину этих двоих. Но Наташин взгляд отказывается исчезнуть, она неотрывно смотрит на него полуоткрытыми глазами, и он пытается вспомнить, какого они были цвета.