Марианне захотелось провалиться сквозь землю. Константин нервно ерзал на стуле, его пальцы то и дело притрагивались к дужке очков. Маркетолог Юля глуповато улыбалась, фотографировала глазами.

– А куда ему спешить? – сказала она. – Статистика в его пользу. В нашей стране при таком многообразии выбора… Неужели не ясно? Константин в поиске!

Сам мужчина стойко хранил молчание, благо разговор вполне удачно складывался без его участия, что как нельзя более устраивало.

Тем временем Галя, молниеносно осушив бокал, подняла темный, подернутый поволокой взгляд на Константина и уже заметно заплетающимся языком на подчеркнуто низких нотах произнесла:

– Какое неожиданное совпадение! Я, знаете ли, тоже в поиске! Давайте искать вместе!

Тут она разразилась диким хохотом, который, как ни странно, поддержала Юля, но, встретив неодобрительный взгляд Людмилы Сергеевны, в момент погасила смех.

– Выбор Константина очевиден! – упрямо заявила мамаша, сверля глазами несносную подругу дочери.

Но не тут-то было! Алкоголь основательно ударил девушке в голову, ее несло как на американских горках – не остановишь!

– Очевиден, да не для всех! Верно, Костя? Я накануне гадала, делала расклад на Таро. И что вы думаете? Судьба ждет меня за поворотом – так сказали карты! А может, это судьба и есть? – Галя весело подмигнула Константину.

– Ты бы закусывала, Галя! – с нескрываемым презрением фыркнула мамаша.

– Что вы?! – возмутилась девушка совершенно искренне. – Я на диете!

Юля снова не удержалась и тихонько прыснула, внутри ее разрывало от хохота.

Но тут всех потряс Константин.

– Всякое возможно… – проговорил он ровным, бархатным голосом, глядя на Галину. – Жизнь – непредсказуемая штука. Кто знает, что ждет за поворотом! Если вы не возражаете, я вам позвоню.

Сказать, что Марианна была в шоке – все равно что не сказать ничего. Она была раздавлена. Будто сердце, только ощутившее пробуждение весны, растоптали грубые кирзовые сапоги. Проклятие – единственная правда, другой не существует, оно венчает ее реальность, оно реально, остальное – круги на воде.

На том и закончился печальный праздник. Константин, покидая дом морозным декабрьским вечером, не без облегчения вдохнул миазмы загазованных столичных улиц, которые на контрасте с напрягающей навязчивостью атмосферой окружения Марианны казались невероятно свежими и чистыми. Сама Марианна виделась ему блеклым солнечным зайчиком на серой стене – непонятым и безмерно одиноким. «Немудрено, что ее сознание закрывает двери, стремясь скрыться от всего этого паноптикума», – рассуждал Константин. И уже с другим настроением он размышлял о том, что не зря явился на праздник, ведь он узнал нечто важное, как никогда уверившись в необходимости эксперимента. Оставалось одно – сопоставить свои догадки с тем, что не успела рассказать эксцентричная Галина. Для этого он и взял ее номер. Эгоизм ученого не позволил ему поразмыслить о том, как это на самом деле выглядело, а в особенности – над тем, чем его связь с Галиной могла обернуться для Марианны.

То был декабрь. Ледяной покров затяжной зимы сковал ее тронутые обидой чувства, заморозил уязвленное горькой досадой сердце, и рана больше не саднила, и спазм утих, не беспокоя более на время, до поры…

Наступила календарная весна. Долгожданный март щедро заливал солнцем город, отзеркаливая солнечные лучи от талой поверхности мутных окон, но снежный покров еще плотными серыми сугробами окаймлял автострады, небрежными белыми дорожками пролегал в редких рощицах московских двориков. Вместе с таянием снегов под лучами мартовского солнца душа Марианны постепенно выходила из залипшего состояния покоя, оживала, чувствуя крадущуюся поступь весны, в ожидании перемен. И те не замедлили наступить…

Константин объявился неожиданно, вдруг, с не вполне внятной просьбой помочь в исследованиях. Они встретились в его рабочем кабинете на северо-западной окраине Москвы. Вопреки ожиданиям Марианны помещение ничем не напоминало лабораторию, где ученые денно и нощно среди прозрачных склянок и колбочек и бог знает еще с чем, в ворохе проводов и катетеров, не снимая латексных перчаток, корпят над разработкой и совершенствованием акустического луча интерференционной картины, или попросту – АЛИКа. Помещение скорее напоминало нечто среднее между кабинетом психолога с размещенной в уютном уголке кушеткой, так и манившей вздремнуть, и холостяцкой квартирой образца 90-х – своеобразный коллаж из набора советской мебели, вычурного ковра на полу, жидких обоев темно-зеленого цвета и обилия всевозможной электроники. Куда ни плюнь – везде металл: беспорядочные груды железа с торчащими отовсюду проводами, острыми углами материнских плат и будто выползающих из железного плена свалки пластин процессоров.

Но как изумилась девушка, когда гора железной рухляди резко встрепенулась, пришла в движение! Марианна, вжавшись в кресло, во все глаза наблюдала, как из-под залежей электрооборудования появились белые кудри, затем знакомые, наполненные добродушным сиянием глаза Ильи Вадимовича. Несуразный интерьер кабинета – множество закутков из нагромождения бестолковой мебели преобразовывал пространство – преобразовывал его во вместилище темных пятен, которые сплошь и рядом закрывали, прятали, заживо погребали любой намек на свет. Не заметить среди визуальных пустот бывшего пациента отсека № 29 было немудрено. Илья выступил вперед навстречу полоске света, кое-как пробившейся через приоткрытые жалюзи. Как возрадовалось сердце девушки, обнаружив в нем разительную перемену – Илья казался олицетворением самого солнца, счастливого самого по себе, независимого и потому неуязвимого – это читалась в исходящем от него сиянии, недостижимом, инопланетном и по-своему притягательном. Он, как и раньше, не принадлежал этому миру, но астрал, что удерживал его внимание в минуты полетов наяву, несомненно имел благостную природу раннего восхода, а не тех закатных сумерек, как бывало прежде. Константин, темный рыцарь в элегантном черном костюме, на его фоне мерк, бездушной тенью отодвинутый за ворота своей мрачной казармы. Вместо приветствия чудо-медиум опустился на колени рядом с коляской Марианны и галантно поцеловал ей руку, чем окончательно очаровал и обезоружил.

– Мы с Ильей прошли долгий путь, – решил напомнить о себе Константин, – научились понимать друг друга, и я почти догадался, как остановить Вихрь.

Молодой ученый выдержал эффектную паузу, ожидая от девушки реакции как минимум удивления, а скорее – восторга, предрекал уйму вопросов, что должны были посыпаться как из рога изобилия, чего угодно, но не диссонирующего торжественности момента молчания. Он и не догадывался, что его периодически выстреливавшее самодовольство и призрак ликующей femme fatale Галины в представлении Марианны шли рука об руку. Стоило мужчине проявить бахвальство, как победоносный образ подруги с неряшливой дулькой на башке всплывал в сознании как живой – ни сбежать от него, ни скрыться. Помилуйте, дорогие господа! До Вихря ли дело, когда глаза застит корябающий душу призрак былых обид!