Константин задумался, силясь что-то припомнить.

– Как имя той богини, которую называл Мансуров? Та, что открыла портал? – спросил он после затянувшейся паузы.

– Кажется, Мэй… Или вроде того… Короткое имя на «М», точнее не вспомню.

– Мэв, – сквозь сон пробормотал Илья Вадимович. – Мэв, – повторил он, не размыкая век.

Тем временем Константин притормозил у подъезда Марианны, и, обернувшись к Илье, легонько потряс его за локоть.

– Илья Вадимович, вы знаете, где Вихрь? – спросил он, когда разбуженный медиум разомкнул веки, подняв на Константина глаза, устало выглядывавшие из-под белесых ресниц сквозь непослушную прядь волос, ниспадающую на лицо.

В салоне по-прежнему играла музыка. Илья зачем-то потянулся тонкими руками к колонкам, откуда шел звук, провел ладонью по решетке динамиков и задумчиво произнес:

– Корень – основа всему.

– Оставь его, – попросила Марианна. – Видишь, он не собирается отвечать, а повторяется.

– А мне кажется, что он как раз отвечает. Имя богини он назвал четко. Просто отвечает он по-своему на одном ему понятном языке, и лично я собираюсь его расшифровать… Я помогу тебе подняться, – вдруг спохватился Константин, сообразив, что неплохо бы проводить девушку до дверей, вместо того чтобы утомлять ее разговорами, да еще и после всего пережитого.

– А как же он? – спросила Марианна, кивнув на Илью Вадимовича, созерцавшего потолок салона с таким интересом, словно он являл шедевр мировой живописи.

– Он побудет в машине. Ничего с ним не случится. Потом я отвезу его к себе. Поживет пока у меня, а там посмотрим, скорее всего, определю его в приличную клинику, будет наблюдаться у моего коллеги – он уважаемый профессор, а главное – не грезит бесами.

Константин приоткрыл дверь салона, собираясь выходить, но чья-то рука легла ему на плечо. Он развернулся вполоборота – медиум смотрел на него немигающим взглядом, будто пронзая тысячами стрел. Голос Ильи Вадимовича зазвучал ровно и чисто:

– Не Мэв, а та, другая, что пришла первой, открыла путь. Закрыть может только тот, кто открыл.

Приближались зимние холода, и течение жизни Марианны потихоньку возвращалось в привычное русло. Она возобновила тренинги, преимущественно в онлайн-формате, вела электронную переписку, регулярно – раз в неделю – посещала психотерапевта Эдуарда Александровича, который, узнав о случившемся, не только проникся сочувствием к девушке, но и сознанием отчасти и своей вины в произошедшем – как-никак он сам свел ее с безумным доктором, которого почитал за светило психиатрии. Дабы загладить оплошность, едва не стоившую настрадавшейся девушке жизни, он предложил пациентке не оплачивать его сеансы в течение целого года. Однако девушка отказалась от столь великодушного подарка взамен на услугу иного рода – попросила делиться с ней информацией об одном пациенте, мальчике со специфическими проблемами половой дифференциации и странным именем АК-47. Просьба с точки зрения врачебной этики ни в какие ворота не лезла, но, учитывая обстоятельства, отягощенные надоедливо подскребывающим на душе чувством вины, доктор со скрипом согласился.

Так Марианна была в курсе дел Акима, что называется, по данным официальных источников. Но в ее распоряжении имелся и другой источник, гораздо более надежный и информативный, – индикатор, улавливающий малейшие колебания настроения подростка. Таким индикатором стало маленькое зеркальце, заимствованное Марианной из коллекции Тимура Сардоковича. Стоило ей откинуть миниатюрную крышечку, как из зеркального омута, сменяя друг друга, проявлялись краски. Марианна научилась считывать калейдоскоп чередующихся цветов не столько глазом, сколько вновь открывшемся ей чувством. Чувство не поддавалось словесному описанию, но коль скоро нам приходится постигать неописуемое посредством несовершенного понятийного аппарата, то пробудившееся чувство можно охарактеризовать как чувство знания, приходящего из запределья всех существующих границ пространства и мысли. Под руку с этим чувством девушка на долгие часы погружалась в мрачные настроения подростка, гонимого и понукаемого как в школе, так и дома; подростка, внутри которого боролись два начала – мужское и женское, но сам он в этой борьбе оставался зрителем, потому что за него уже все давно решили при рождении. «АК-47» – мальчик, названный брутальным отцом с тем, чтобы олицетворять мужество, от кого за версту должно было веять тестостероном… Вместо этого он горстями глотал гормоны и безропотно сносил нападки одноклассников. Эти погружения изматывали Марианну, иссушали, по капле забирая жизненные силы. Она еле сдерживалась, чтобы не вмешаться. Сдерживалась, понимая, что, пока рано, ее душа, та, что маялась в теле мальчика еще не на краю, а лишь на пути к краю пропасти, – на этой стадии мальчик пока не готов будет принять правду, он должен подойти к самому краю, чтобы в полной мере постичь ту критическую точку пересечения их судеб и зарождения их общей души. Марианна наблюдала, переживала, безмерно сострадая, но не вмешивалась. Так проходили дни.

Встречи с Константином постепенно сошли на нет. Им на смену пришли короткие сообщения в мессенджерах. Из сообщений Марианна узнала, что молодой ученый снова оседлал своего любимого конька, с головой окунувшись в работу над чудом – акустическим лучом, – а помогал ему в этой работе не кто иной, как Илья Вадимович Седых, в котором Константин после произошедшего в клинике признал феноменального гипнотизера. Гений гипноза успел пройти обследование в лечебнице, курируемой именитым профессором психиатрии, по совместительству – добрым знакомым Константина. Проведенные тесты выявили у пациента широкий спектр нарушений памяти, аутизм и ряд сопутствующих неврозов, что, по мнению Константина, объясняло его периодические «зависания», отстраненность, трудности в выражении мыслей и прочие странности поведения. Константин верил, что где-то в закоулках потерянной бывшим пациентом отсека № 29 памяти таился ответ на вопрос о местонахождении Вихря. Пока же попытки выудить необходимые сведения натыкались на неизменный ответ: «Корень – основа всему». Над расшифровкой этой фразы Константин неустанно бился дни напролет, но безрезультатно.

На самом деле Константин немало думал и о Марианне. Он не забыл о связанный с ней странностях – провалах памяти, о которых не подозревала она сама, и об информации, которую он почерпнул из ее истории болезни. Но в то время он не готов был действовать. Так запросто подойти и вывалить на нее всю подноготную как ушат холодной воды – он считал губительным для ее памяти. Он знал, что в такие моменты срабатывают защитные механизмы. «Она не поверит, не примет, закроется окончательно, запечатав воспоминания сургучом до скончания века». Так, как он планировал раньше, действовать нельзя. Память должна пробудиться сама. Для этого необходимо было решиться на эксперимент. Рискованный – да, но результат того стоит. И Константин ждал подходящего для того момента, дня, часа.

Стоит упомянуть и об одной из редких встреч, имевшей место в период стагнации их с Марианной отношений. Из этой, казалось бы, заурядной встречи, произошедшей на дне рождения Марианны в середине декабря, он извлек немало полезных сведений, которые укрепили его уверенность в целесообразности эксперимента. Константин с радостью откликнулся на неожиданное приглашение – ему предоставилась возможность понаблюдать за Марианной в непринужденной семейной обстановке, в кругу друзей и близких. Да и повод, к счастью, нейтральный, ни к чему не обязывающий.