– Откуда это? – спросил полицейский, указывая на пол, туда, где валялась разбросана униформа охранника. – Это что еще за мерзость? – Полицейский брезгливо поморщился, обнаружив среди груды вещей дохлую птицу. Пуля прошла навылет, срикошетив от стены, упала на пол, попав в поле зрения оперативника. – Кто подстрелил ворону?

Марианне происходящее виделось иначе. Сраженный выстрелом Константина, охранник упал. Сложно сказать, что вызвало у девушки больший шок – смерть охранника или резкая перемена, произошедшая с Константином, спасшим ее жизнь, не задумываясь о последствиях. Все прошло как в тумане: хор посторонних голосов – полицейских, работников клиники, вероятно, чьих-то – еще слился в одно непрекращающееся монотонное звучание; ее куда-то вели, о чем-то спрашивали, и она даже отвечала – по большей мере машинально и односложно. Но одна странность явно бросалась в глаза – никто из вновь прибывших не обратил никакого внимания на Константина, который застыл на одном месте, точно остолбенев, и которого зачем-то держал за руку Илья Вадимович; и до окровавленного трупа на полу тоже никому не было дела. Когда Марианну после очередных расспросов вернули в лифтовый холл, она нисколько не удивилась произошедшей перемене: вместо трупа на полу валялось черное тряпье, из-под которого виднелась бездыханная тушка убитой вороны. Не удивилась, а почувствовала облегчение – она уже встречала ворон, и то была истина, а санитар, охранник, маньяк с газетной вырезки не более чем мираж, очередная иллюзия, игра больного разума.

– Кто пристрелил ворону? – услыхала она голос полицейского позади себя, обращенный к Константину (его наконец заметили).

Марианна, дернув обод колеса, приблизилась к своему спасителю и вполголоса прошептала:

– Ты убил ворону. Верь глазам – это всего лишь птица…

В кабинете Тимура Сардоковича, некогда казавшегося просторным, яблоку негде было упасть, – сцена со всеми действующими лицами переместилась сюда. Марианне и Константину прибывший оперативник предложил дать объяснения на месте, и они, дабы поскорее покончить со всеми формальностями и избежать последующей явки в отделение полиции, согласились.

Марианна рассказала, как, ничего не подозревая, приехала по звонку доктора, как тот запер ее в пресловутом отсеке № 29 вместе с пациентом Ильей Вадимовичем Седых, которого от нее потребовали разговорить, чтобы получить сведения о каком-то вихре – само собой, больная затея больного доктора.

Константин поведал, как вышел на след пропавшей Марианны, как Тимур Сардокович велел ему ждать в кабинете, но, заподозрив неладное, он незаметно последовал за доктором, проследив его путь по черной лестнице до лифтового холла на первом этаже. Рассказал, как подслушал разговор доктора с кем-то (предусмотрительно умолчав о впоследствии подстреленном охраннике-вороне, теперь он скорее верил, что ему это пригрезилось) о лифте, застрявшем между этажами, понял, что в лифте Марианна, слышал, как вызвали механика, после сам перехватил его, одолжив форму, а самого лифтера попросил срочно вызвать полицию. В целом изложил достоверную картину событий, только без фантастического исчезновения трупа, ниспосланных чудесным альбиносом видений и, разумеется, без упоминаний о Вихре.

Надо сказать, Константин, без всякого огорчения распрощавшийся с курткой и кепкой лифтера, неожиданно для самого себя вновь обрел уверенность, словно вместе с одеждой механика с него сняли оковы оцепенения, освободившись от коих, он снова ощущал твердую почву под ногами. Потому пояснял он о приключившимся четко, складно и абсолютно бесстрастно.

В представлении оперативника с подачи Константина картина вырисовывалась предельно ясная. Причем психическая ненормальность Тимура Сардоковича была, что называется, налицо. Да и сам он не преминул подлить масла в огонь. Находившийся вместе со всеми в кабинете, он поначалу никак не проявлял себя, блуждая в дебрях собственных мыслей, а потом ни с того ни с сего вскочил со стула, точно умалишенный, и, отмеряя крошечные шажки на маленьком клочке отведенного ему пространства, принялся городить огород из бессвязных, одному ему понятных выражений:

– Мэв, богиня, открыла путь, – говорил он, рыская повсюду ошалелыми глазами. – Путь – это Вихрь. Круговерть, пыль столбом, – твердил он, размахивая руками. – Раз! И выкинула всех оттуда.

Его взгляд задержался на Марианне.

– Она знает! Она видела! – Он возвысил голос, указывая на девушку. – Элизиум. Красная пыль. Другая сторона. Они ждут. И числа их не счесть! Они обещали взять меня, провести дальше…

Тут взгляд его переметнулся на Илью Вадимовича, клевавшего носом, незаметно устроившись в уголке. Безумный доктор стремительно рванул к бывшему пациенту отсека № 29, схватил его за грудки, так что тот в один миг очнулся, поднявшись со стула. Картина выходила поистине комическая: маленький доктор буквально повис на одежде высокого тощего альбиноса, который, выпучив глаза, наблюдал, как его рубашка трещит по швам. Не успев оправиться от потрясения, Илья застыл, не в состоянии что-либо предпринять. Ко всеобщему облегчению, вмешались дежурившие в коридоре полицейские – оттащили бесноватого доктора от Ильи и вывели под руки из кабинета.

Константина с Марианной никто более не задерживал. Что до Ильи Вадимовича, то поскольку впечатление он производил вполне благоприятное, его пребывание в клинике, как выяснилось, документального подтверждения не нашло, а удерживали пациента в палате двадцать девятого отсека помимо его воли, так что оснований для дальнейшего его пребывания в стенах клиники не усматривалось. Адрес свой он не сразу, но вспомнил. Да и Константин с готовностью предложил его подвезти и, кроме того, взять на себя заботы, связанные с дальнейшей реабилитацией Ильи после случившегося, как-никак это сродни его профессиональной деятельности.

Так Марианна, Константин и Илья вместе покинули кабинет заведующего отделением смешанных состояний на третьем этаже элитной клиники, которую после произошедшего скандального события, по всей видимости, ожидали не лучшие времена. Константин, набросив на плечи кашемировое полупальто, толкал коляску по коридору. Рядом шел, понурив голову, Илья Вадимович.

– Постой! – остановила Константина Марианна. – Погоди!

– В чем дело? – спросил он, останавливаясь. Ему не терпелось скорее покинуть это место, где происходят странности, способные пошатнуть концептуальные основы его сложившегося мировоззрения.

– Ты хотел узнать про Вихрь? Едем в другую сторону! Я хочу кое-что тебе показать.

Разумеется, он помнил про помеху, парализовавшую работу всей его жизни, и, разумеется, он слышал, как окончательно спятивший Тимур Сардокович о Вихре упомянул. Константин даже запомнил фразы, его аналитический ум автоматически пытался отыскать в них смысл, но и сами слова, и их вероятный смысл не нашли ожидаемого отклика в душе молодого ученого, на какой могли рассчитывать еще накануне. Когда реальность расплывается в один миг, предстает ненадежной хрупкой структурой, все, что мнилось важным, становится оскольчатым узором на разбитом стекле, – тем, что не лучше и не хуже других таких же.