Я смогу пролезть. Тесновато, конечно, но я смогу. Я давлю на стекло и чувствую, что оно слегка поддается, но вот из рамы не выходит. Я опять спрыгиваю и начинаю считать окна. Прохожу мимо своей комнаты, а потом оказываюсь у номера Кита. Наверное, тут-то и должно стать попроще.

Бить стекло ведь несложно, правда?

Я шарю по земле в поисках чего потяжелее. Удается не сразу. Приходится залезть в высокую траву. Наконец я нахожу подходящий булыжник и, как только сжимаю на нем свои пальцы, тут же вспоминаю Монтгомери, коробку с замком…

Не уверена, что готова об этом думать.

Темнеет. Я возвращаюсь к окну Кита, подтягиваюсь. Действовать надо быстро и наверняка. Не знаю, услышит ли что-нибудь Эллис, но лучше бы удар получился удачным. Я заношу руку, бью по стеклу.

И не отдергиваю ее, когда стекло разбивается.

– Черт, черт, черт…

Я спрыгиваю. Рука выглядит так, будто я пыталась покончить с собой: вся в кровище, мясо торчит, боль невыносимая. Какая же я дура, дура, дура, дура…

– Черт…

Пытаюсь подавить рыдания и прислушиваюсь, игнорируя бешеный стук сердца. Разрезать себе руку ко всем чертям – это вообще-то очень больно, но мне придется еще хуже, если Эллис что-нибудь слышал. Я жду. Ничего. Наверное, можно залезать. Я даже не слышала, как разбилось стекло, громко ли. Помню только, как заносила руку, а потом была слишком поглощена резкой болью.

– Все хорошо, – шепчу я. – Все хорошо, все хорошо…

Какая злая ирония: я только наедине с собой могу говорить без запинок, но в то же время я единственная, кого не ободрит твердость моего голоса.

Мне просто очень нужно… Очень нужно попасть в этот номер.

С помощью булыжника я убираю с оконной рамы остатки стекла, бросаю в окно рюкзак и, не обращая внимания на острую, мучительную боль, забираюсь внутрь. Стараюсь не трогать собственную липкую кровь, которая залила все на свете.

Я оказываюсь в ванной. Тут темно и пахнет несвежими полотенцами. Я выхожу, щурюсь в тусклом свете, замечаю кучу полотенец в раковине и оборачиваю одно из них вокруг руки. Меня всю передергивает от отвращения при мысли о том, что эти полотенца когда-то трогал Кит. Я крадусь к двери и осторожно открываю ее, стараясь не обращать внимания на ноющую руку в кроваво-красном полотенце.

Номер у Кита такой же, как и мой. Те же обои, стол, стулья. Правда, у него есть холодильник, – наверное, его собственный. Местечко обжитое: кровать не заправлена, одеяло отброшено в сторону. Повсюду валяется одежда: на стульях, на полу у кровати, на туалетном столике. Даже не знаю, с чего начать. Приходится действовать одной рукой. Я проверяю выдвижные ящики, шарю в карманах штанов, пытаясь найти хоть какую-нибудь подсказку о его нынешнем местоположении.

Заглядываю в холодильник, откуда доносится тошнотворный запах испортившихся продуктов. Стаскиваю с кровати одеяло, снимаю с подушек наволочки. У меня только одна рабочая рука, и все проходит жутко медленно. В итоге, обыскав все что можно, я решаю перевести дух. Ничего. Замечаю на тумбочке спичечный коробок с логотипом «У Купера».

Я смеюсь.

Сажусь на кровать и еле удерживаюсь от отчаянного крика.

Хватит.

Успокойся, Сэди.

Я встаю, переворачиваю стол, опрокидываю стулья. Шкаф от стены отодвинуть не удается. Заползаю под кровать, задыхаясь от пыли. Там тоже ничего. Я вылезаю. Мои глаза находятся на уровне матраса. Так. Матрас. Я поднимаю его и издаю радостный вопль: в центре каркаса кровати лежит маленький конверт. Я тянусь к нему левой рукой. С правой бессильно повисает полотенце, и на пол капает кровь. Я сажусь на ковер и, убаюкивая правую руку, смотрю на конверт. Он такой же легкий, как коробка Сайласа, и у меня случается неприятное дежавю. Я закрываю глаза, сдавливаю конверт, чувствуя пальцами пузырчатую упаковку внутри.

«Сделай меня сильнее», – думаю я, ни к кому в особенности не обращаясь.

Я переворачиваю конверт.

Сердце вырывается из груди, и я боюсь, что умру, так и не узнав, что у меня в руках. Я снова зажмуриваюсь, делаю глубокий вдох и открываю конверт. Внутри – пачка фальшивых документов и какие-то лоскуты. Фотографий нет. Слава богу. Я перебираю документы, и к горлу подступает ком. Вот оно, первое подтверждение того, что так называемый Кит вообще существует. Если не учитывать свидетельства людей, в жизни которых он то и дело мелькает.

Это водительские права. Выглядят они весьма правдоподобно. В каждых – его фотография. У меня закипает кровь. Хочется сожрать разбитое стекло в ванной, лишь бы ничего этого не видеть. На фотографиях он выглядит иначе: одновременно кажется и чуть более безобидным, и чуть более опасным, чем тогда, когда жил с нами. В уголках глаз больше морщин, желтоватая кожа туже обтягивает череп. Почти на всех правах стоит по черному кресту – видимо, в знак того, что к этим личинам он вернуться больше не может. Его знали под многими именами. Грег, Коннор, Адам… Тоби, Дон… Кит. Дрожащими руками я подношу последние права поближе.

Вот тот человек, которого я знала.

Пол-лица перечеркнуто крестом, но я и без того хорошо его помню. Я прямо вижу, как он сидит напротив меня за обеденным столом. Валяется на диване в гостиной перед телевизором, а потом идет ко мне. Ждет нас с Мэтти со школы, сидя на стуле перед трейлером. Это было лучше, чем когда Мэтти болела и он забирал меня на машине, каждый раз съезжая на обочину недалеко от трейлерного парка… Я кладу права на пятнистый ковер фотографией вниз и смотрю на лоскутки. Поднимаю один. Розовая, мягкая ткань, подшитая по краям. Я сразу понимаю, что это. Кусок от воротника рубашки. Перевернув его, я вижу имя, выведенное черным маркером.

Кейси.

Я хватаю еще один лоскуток.

Изящный цветочный узор. Бутоны роз.

Переворачиваю его.

Анна.

Следующий лоскут – голубой, без рисунков.

Джоэлл.

В клеточку.

Джессика.

И наконец, персиковый.

Сэди.

Я бросаю лоскуток на пол и начинаю шарить в рюкзаке, пока наконец не нахожу то, что нужно. Фотографию. Фотографию, на которой стоит он, Мэтти, мама. И я. В той самой рубашке.

В той самой рубашке.

Я медленно поднимаюсь на ноги, не сводя глаз с собственного лица на снимке. Но потом я понимаю, что больше не могу на себя смотреть. Я опускаюсь на корточки и собираю лоскуты с правами, потому что я не могу оставить девочек здесь, в полном одиночестве, а права – это, считай, список городов, в которых он побывал. Туда, наверное, я и поеду. В каждый. Спрошу местных, знают ли они его, выведаю, куда он мог уехать, а потом… Позади меня распахивается дверь. Черт.