— Авка, не надо!

— А что делать-то? Так и жить? И все время думать, что из-за тебя человека сгноили в тюрьме? И притворяться, что… хороший и честный… перед Звенкой… Так, да?

— Ты не долетишь до окна, — беспощадно сказал Гуська. — Или долетишь, но промажешь, вляпаешься в стену. А потом вниз — и в лепешку…

— Ну и пусть!

— Тебе пусть. А твоей маме?

— Ну… чего маме… — ослабел Авка. — У нее еще Бума есть. Скоро женится, будут внуки. Хватит маме хлопот без меня…

— Дурак, — убежденно сказал Гуська.

— Ну и пусть дурак. А что еще делать? Ты знаешь?

Гуська не знал. Мало того, в глубине души он понимал: нет у Авки выхода. Потому что кто же сумеет долгие годы жить и помнить каждый день, что он самая предательская бзяка с отпадом? Ну, некоторые взрослые — те, наверно, смогут, у них закаленные характеры, а из нормальных пацанов — никто.

И Гуська ужаснулся. Не столько из-за Авки, сколько из-за себя. Потому что у него, у Гуськи, судьба была еще страшнее. Авка улетит в императорское окно и пропадет там во дворце неведомо на сколько времени. А Гуське снова маяться. Как на Щетинистом острове, у осокоря. Нет страшнее муки, когда ждешь и ничего не знаешь…

Но Гуська зажал в себе слезы. Потому что настоящий друг должен не хныкать, а помогать тому, кто задумал геройское дело. Иначе будешь мокроглазая бзяка-бояка, а то и похуже…

Они пришли в Авкин двор, отыскали за хлевом доску ростом с Гуську. К передней части прибили руль-поперечину, к задней приспособили плоский хвостовик из куста жести, чтобы легче удерживать направление полета (Авка придумал!). Авка разыскал в кладовке веревочную сетку, чтобы прикреплять тыкву к доске. Потом раздобыл в кладовке бутылку с кислым молоком.

— Чего это вы мастерите? — спросила мама с крыльца.

— Воздушный самокат! — весело сообщил Авка, пряча бутылку за поясницей. Мама покачала головой: ох уж эти мальчишкины фантазии…

Потом Авка прикатил несколько тыкв-чихалок, в том числе и самую главную — в полтора обхвата.

Все имущество уложили в большущую корзину, поставили ее на Гуськин самокат и отвезли на пустырь за Гороховым ручьем, где рос высокий, с пушистыми головками белоцвет (сразу вспомнился Данька — ох, придется ли Авке еще увидеться с ним?). Здесь Авка испытал свой микрочих с тыквами средних размеров.

Все получилось даже лучше, чем у Даньки. Потому что хвостовое оперение! И по вертикали микрочих подымался послушно. Правда один раз Авка забылся, скрючил ноги, и струей сорвало левый башмак.

Гуська тоже прокатился один раз. И сказал:

— Авка, давай лучше я полечу к его величеству. Я легче. А ему ведь все равно, от кого слышать признавание…

Авка только вздохнул:

— Хороший ты человек, Гусенок…

И они повезли микрочих с главной тыквой ко дворцу.

По дороге Авка вспомнил, что негоже являться к императору в обтрепанных штанах и рубашке — этакий уличный шалопай. Надо было надеть костюм, в котором сдавал экзамены. Однако возвращаться — дурная примета. И мама обязательно спросит: "Куда это ты собрался такой нарядный?" Можно, конечно, сказать, что на экскурсию в Императорскую кунсткамеру, но… нет, врать маме не хотелось. Конечно, раньше это случалось: и насчет отметок в школе, и по поводу всяких приключений. Но сейчас-то, когда, может быть, гибель на носу… Зачем лишний грех брать на душу?

Дворец на Императорском холме был окружен высоченными стенами из желтого кирпича. Поэтому даже в пасмурную погоду он казался освещенным солнцем. Так и должна выглядеть резиденция его величества!

Часовые на стенах появлялись лишь изредка — просто для порядка. Потому что какой сумасшедший полезет на неприступные вертикали!

Под стенами тянулись аллеи с дубами и вязами, но не везде. Местами — просто лужайки в зарослях желтой акации. Здесь были прекрасные места для игры в прятки. Вот и сейчас из-за кустов слышалась девчоночья считалка:

Но, к счастью, на той лужайке, куда выбрались по склону Авка и Гуська, никого не оказалось.

В этом месте между главной дворцовой башней и стеной было самое короткое расстояние. Сейчас башню скрывала зубчатая кромка стены, однако Авка все рассчитал заранее и знал: здесь самая подходящая точка для взлета.

С помощью зажатого в пальцах стебелька определили время. Было начало пятого. В самый раз! Данька рассказывал как-то, что в четыре часа во дворце обед, на котором обязательно присутствует император. Авка влетит, спрячется и подождет, когда его величество вернется в кабинет. ("А если не вернется?" — "Буду ждать до упора…").

Они быстро снарядили микрочих. Закрепили под доской одетую в сетку чихалку-великаншу.

Гуська потрогал ее босой ногой.

— Авка… Она больше тех, на которых мы летали, всего в два раза. Их нам хватало, пока считали до пятнадцати. Значит, эта — до тридцати. Думаешь, хватит до окна?

— Она в поперечнике больше в два раза! А в объеме, значит, в восемь! Вы этого еще не учили во втором классе… Не бойся, долечу!

Но Гуська боялся. И за Авку, и за себя. Как он будет ждать…

— Гусь, ты это… Если до завтра не вернусь, скажешь маме, куда я девался. Или лучше Буме…

— Ладно…

— И не хлюпай носом. Я не промахнусь мимо окна, не дрожи…

— Ага… Ты только сразу не взлетай, я сбегу с холма, чтобы видеть: попал ты в окно или нет.

— Ладно. Я досчитаю до ста и уж потом… Ну, беги…

— Сейчас… — Но Гуська не побежал сразу. Сперва они неловко облапили друг друга и постояли так три секунды.

— Гуська, если что… ты скажи Звенке… ну, в общем, как было дело…

— Сам скажешь. Только целься в окно как следует…

— Ладно… — И Авка легонько толкнул Гусенка вниз по склону. Тот помчался, мелькая желтой рубашонкой и клетчатыми карманами.

"Один… два… три…" — Авка с натугой перевернул микрочих, вставил в тыкву воронку, вылил в нее полбутылки молочной кислятины.

"Тридцать девять, сорок, сорок один…"

тараторили опять за кустами девчонки. Авка постарался представить Звенкино лицо — чтобы оно оказалось перед ним, как раньше. Но не получилось… И не надо! Все равно они больше не увидятся… Он сел на доску.

"Восемьдесят семь, восемьдесят восемь, девяносто…"

Чихалки после кисломолочного вливания не срабатывали сами по себе. Надо было дать им крепкого шлепка. И Авка — при слове "сто" — дал! И вцепился в руль-поперечину.