Он вспомнил об Аниките и загрустил…

Саня проснулась будто от удара, вскочила. Было полутемно. Откуда-то доносились негромкие возбуждённые голоса: там то ли ругались, то ли ликовали шёпотом. Тут же зашелестели лёгкие шаги, и вбежала, согнувшись и касаясь руками пола, темноволосая бледнокожая девушка. Саня вспомнила её, потом место, где находилась, потом всё остальное.

Тоска, подлетев незаметно, вдруг накрыла её с головой.

Это из-за сна, попыталась доказать она себе, это всё сон… она видела очень плохой сон, забыла его начисто, вспомнила на секунду и опять забыла. Но глаза её были мокрые, и подушка тоже была мокрая. Она оплакивала кого-то из тех, кто дорог…

Мелиора. Крайний Север, полуостров Дол

Дозорные на маяке Красный Камень заметили корабли сразу после восхода и сначала не поверили своим глазам – так их было много, тёмных низкосидящих кораблей, что сливались они в сплошную полосу. Но уже полчаса спустя в зрительные трубы различимы стали идущие впереди гаяны, узкие и длинные, которые и с одним рядом вёсел способны обогнать ветер, и следующие за ними на расстоянии более тяжёлые хеланды, а дальше дромоны и огромные неповоротливые барги – всего числом около трёхсот…

На маяке зажгли условленный тревожный сигнал, и по цепочке постов сигнал этот понесся в Столию, дорогой попав и в северный Бориополь к Вандо Паригорию, и продолжив от Столии путь на юг, в Петронеллу к Вендимианам. Это мало что значило: северная оконечность Мелиоры, полуостров Дол, был слишком неудобен для обороны. Голый, каменисто-песчаный, он почти не имел населения – только на восточном побережье его в рудниках добывали медную руду и тут же плавили в большой и одной из самых старых кузниц. Высаживаться на Дол можно было в любой точке побережья: здесь не существовало ни мелей, ни рифов. Но и для вторгающихся этот участок суши имел ценность скорее символическую: от прочей Мелиоры его отделял перешеек в четыре версты шириной, скалистый и труднопроходимый; единственную пробитую в скалах дорогу, ведущую к рудникам, перекрыть можно было силами нескольких сот бойцов. И как плацдарм для накопления сил полуостров не слишком годился: на нём почти не было источников воды – только в районе всё тех же рудников; но как поступают с ручьями и колодцами перед лицом наступающего врага, полководцы Конкордии хорошо знали…

Тем не менее корабли шли к Долу.

Высадка началась в час пополудни. Первые гаяны ткнулись носами в песок, из них просто через борта посыпались в мелкую воду саптахи и крайны, в лёгких доспехах и с лёгким оружием. Им никто не противостоял.

Гаяны стремительно отхлынули от берега, освобождая место для тяжёлых кораблей. Те подходили медленно, останавливались в отдалении, спускали в воду сходни. По сходням сводили лошадей, завязав им глаза. Панцирная пехота грузилась в лодки; панцири, впрочем, солдаты не надевали – понимая, что боя не предстоит. Высадка длилась долго, до вечера. К вечеру по всему побережью горели костры. Дрова для них тоже привезли корабли…

Лишь одна попытка сопротивления была оказана. Шестеро стражей маяка отказались сдаться, заперлись в башне и продержались полтора часа, посылая через бойницы арбалетные стрелы в конкордийских воинов. А когда те выжгли, наконец, толстую дверь из морёного дуба и ворвались внутрь, их ожидал ещё рукопашный бой на винтовой лестнице… Поняв, что нахрапом маяк не взять, хитроумные крайны набили нижнюю площадку хворостом, облили каменным маслом и подожгли.

Загудело пламя…

Трое уцелевших стражей засели на верхней площадке и стреляли до тех пор, пока не вспыхнул медный переплёт фонаря… Тогда они бросились вниз.

Зелёный огонь полыхающей меди был виден далеко…

Мелиора. Двор Кесаря

Вечером этого дня умерла августа. Впав в нерешительность сразу после нападения мёртвого Гроздана Мильтиада, она стала медленно угасать, и всё же смерти её не ждали так скоро. Она присела отдохнуть после ужина, прикрыла глаза и незаметно перестала дышать…

Кузня

Теперь у них была повозка, запряжённая двумя осликами, маленькая, но удобная, устроенная так славно, что на отдыхе за пять минут преображалась в домик; хороший запас еды, две тёплые попонки для осликов и ещё тючок всякого тёплого тряпья для пассажиров. Милена, то ли от природы такая угрюмая и молчаливая, то ли пришибленная упавшим на неё и счастьем, и несчастьем одновременно, не замечала ничего, не отпускала детей с рук и шёпотом напевала им что-то, испуганно поглядывая в спины таких добрых и таких бессильных богов…

Не удалось жителей деревни ни уговорить, ни подкупить, хотя Саня и благословила все фонари, пошептала над ними, поводила руками… познакомила их заново с владельцами – и теперь фонари не только у неё в руках источали лёгкий солнечный свет, но и в руках жителей деревни… Не было предела их радости. Они готовы были на всё, хоть самим бросить дома и идти с Люциферидой, но – но только не оставлять в деревне детей, которых уже понесли наверх.

Страх был сильнее людей.

Уютное цоканье маленьких копыт, лёгкий ход колёс, облитых цельной резиной – чуть подкопчённым млечным соком рыхлого кустарника, растущего в изобилии повсюду, – тёплый сухой ветерок в лицо… фосфоресцирующие светлые леса, более светлые, чем свод над головой, и луга, источающие лёгкий запах свежеиспечённых булочек с маком… на них цвели россыпями белые цветы и паслись вдалеке смутные козы… Умиротворение, нашла слово Саня.

У-миро-творение…

Миро-творение, достигшее финала. Финишной черты.

Завершения.

В какой-то момент она будто бы посмотрела на себя с большой высоты – при этом оставаясь собою, не покидая тела. Маленький человечек в ненужном пути…

И всё же… всё же ей хотелось вперёд. Не только назад. Но и вперёд.

Они почти не разговаривали в дороге. Алексей был задумчив, и Саня щекой ощущала его непривычную растерянность.

– День сегодня среда… – сказал он однажды вслух и сам этого не заметил.

Весть об их проезде бежала далеко впереди них, и от всех придорожных деревень к ним шли люди и просили благословить фонари и домашние светильники, а однажды мальчик принес просто банку со светляками, и Саня благословила банку. Только потом она задумалась: банка была слишком обычной, стандартная литровая банка… здесь знали стекло и делали из него вещи, но это было дутое стекло. Она сказала про банку Алексею, он кивнул, ничуть не удивившись: да, конечно…

Начала того, что называлось мощёной дорогой, они достигли к исходу первого дня пути.

Здесь была когда-то деревня – большая деревня. Может быть, она даже называлась городом. Видны были остовы высоких домов – в три, а то и в четыре этажа. Огромные высохшие деревья с обломанными сучьями стояли в два ровных ряда, обозначая, наверное, то, что было главной улицей, или бульваром, или парком. Полуразрушенный мост вёл через сухое ложе неширокой речки.