Просто взять и оставить ее стоять здесь одну. Обвинить ее во всем. Обвинить ее семью. Боль, которую я испытывал, удивила меня даже больше, чем развезнувшаяся внутри меня пустота. И хотелось кого-то в ней обвинить. В первую очередь, Еву. Всю их проклятую королевскую семейку. Чем не идеальная мишень. И мне правда хотелось злиться, орать, обвинять, а главное – оставить все это в прошлом. Но я не мог этого сделать. Поэтому я просто взял и ответил, продлевая эти мгновения с ней.

– Королева предложила мне работу, – тихо сказал я.

Она охнула.

– Здесь, во дворце? – прошептала она.

Я кивнул.

– В качестве компенсации за смерть Закари. Пожизненную должность, хорошее жалованье. Если захочу, через несколько лет смогу занять его место. Королевская семья берет на себя расходы на обучение. Более того, я окончу академию и сам смогу решить, хочу ли я служить королевской семье или нет.

– И ты этого хочешь? – спросила она.

Я не шелохнулся. Ветер скользил по траве, заставляя ее танцевать вокруг моих ног.

– Я собираюсь пройти обучение, – ответил я лаконично.

Я и сам не знал, соглашусь ли работать на королевскую семью. Единственное, что я знал наверняка – Закари выбил для меня место в академии своего друга. Это последнее, что он пытался для меня сделать. А я лишился всего. Впереди только пропасть. Ни один университет меня не примет. Друзей в Нью-Йорке не осталось. Ничего.

– Я поеду в Майами, – повторил я.

Я и сам еще не до конца в это верил.

– На сколько?

– На два года. Может, и дольше. А может, и меньше, если решу бросить учебу. Не знаю. Я сейчас вообще ничего не знаю.

Я почувствовал прикосновение к своей руке и посмотрел вниз. Хрупкие пальцы сомкнулись вокруг моей руки. Бесконечно нежно она прислонила голову к моему плечу.

– Они отправляют меня обратно в Англию, – сказала она так тихо, что я едва ее понял. – На случай, если мы больше никогда не увидимся, я хочу, чтобы ты знал: ничего лучше того поцелуя я в жизни не испытывала. Я надеюсь, ты сможешь меня простить, а самое главное – сможешь простить самого себя. Думаю, Закари не хотел бы, чтобы ты страдал. Я уверена, он хотел бы, чтобы ты был счастлив – и неважно, где, когда и с кем.

Медленно подняв голову с моего плеча, она робко улыбнулась и поцеловала меня в щеку. Ее губы прикоснулись ко мне лишь на мгновение, но все мое тело завибрировало, как вода, в которую бросили камень.

– До свидания, Кингсли, – прошептала она, отстраняясь. Ее губы улыбались, но глаза оставались серыми и неподвижными. Она отвернулась, и волосы ее взметнулись на ветру. Ее тонкая фигура двинулась прочь, петляя среди могил, и с каждым шагом, отдаляющим ее от меня, пустота внутри меня становилась все чернее.

Часть 2

Ева

Два года спустя. Великобритания.

«Бертон Агнес Холл».

Высокие каблуки моих черных лакированных туфель громко клацнули, когда я распахнула дверь в зал заседаний школьного совета. В лицо хлынул поток сигаретного дыма, запах лосьона после бритья и алкоголя. Стены здесь были обиты панелями из темного дерева, в окно с готическим витражом, бросая на темно-бордовый ковролин солнечные блики, светило утреннее солнце. Это помещение было одним из немногих, куда не ступала нога никого из преподавательского состава. Никогда. Это помещение принадлежало только президенту школьного совета «Бертон Агнес Холла» и самому совету. Здесь, внутри, царили свои законы. И свои запахи.

Я сморщила нос, оценивая степень разрушений. Рин Камасаки, казначей совета и член Японского императорского дома, единственный, кто все еще был одет, сидел на одном из диванов и листал журнал. Его семья возглавляла японскую армию, а также несколько крупнейших технологических компаний в мире. Рядом с ним, на бильярдном столе валялся еще один парень – наверное, Грансмур, – он храпел, со спущенными штанами обнимая кий. Лучший друг Грансмура Уорем – абсолютно мокрый – лежал под столом.

Их храп смешивался в довольно фальшивый дуэт. Люстра в центре потолка выглядела так, словно какому-то идиоту снова пришло в голову качаться на ней. С нее свисал потрепанный красный галстук.

– Доброе утро, Ева, не будешь ли ты так любезна убрать каблук с моей руки? Иначе она отвалится… – проворчал кто-то снизу.

Я опустила взгляд и увидела растянувшегося на полу вице-президента школьного совета. Эзрик Мэйкрофт жил в своем собственном мире и нарушал правила и условности просто потому, что мог. А когда не мог, то делал это с удвоенной силой. Эзрик легко мог бы стать лучшим учеником в школе, но из-за постоянных нарушений школьного дресс-кода, а также всех мыслимых и немыслимых правил приличия, с трудом перебирался из класса в класс. Даже сейчас, вопреки строгому требованию к форме, вместо темно-синих классических брюк на нем пестрел килт в красно-зеленую клетку. Хоть какая-то одежда, и на том спасибо. Ногти были выкрашены в разные цвета, у каждого ногтя свой, а волосы торчали во все стороны ярко-розовыми шипами. Пирсинг в обеих бровях, на шее – ошейник с шипами, на котором, как жетон, болтался фамильный перстень с печаткой. Его родословная восходила к Александру Македонскому, чем он, несмотря на свой бунтарский образ, очень гордился.

– Мэйкрофт, – поздоровалась я и убрала каблук с его руки.

– Ой, – застонал он и, нацепив солнцезащитные очки на нос, почесал затылок. – Сколько сейчас времени?

– Восемь утра. Мне нужно поговорить с Декстером.

– С кем? – ничего не соображая, промямлил он.

– С президентом совета, – сказала я громче.

– Зачем?

– Сегодня приедет новая ученица, а ему еще нужно посмотреть несколько документов, иначе завтра нам не дадут новых выездных лошадей.

– Новая ученица? Стипендиат или с титулом? – спросил он.

Каждый год Бертон принимал определенное количество студентов по стипендии, в остальном же для того, чтобы сюда попасть, было необходимо иметь титул. Титул и голубую кровь. Ах да, и еще кучу денег. Думаю, выходцы из всех аристократических семей мира сидели здесь за школьной скамьей. Или, как в случае с членами школьного совета, не сидели за ней, а крушили ее любыми подручными средствами.

Я посмотрела на досье и пожала плечами.

– Джуди Спенсер. Вроде, есть титул.

– Спенсер? Никогда не слышал.

Эзрик зевнул, при этом в его языке блеснула серебряная штанга, и в следующее мгновение скривился, приподнял одну ягодицу, засунул руку под килт и достал оттуда шариковую ручку. Проколотая бровь взметнулась вверх, губы растянулись в косой ухмылке.

– Опа, а я ее ищу.

Я закатила глаза, в этот момент открылась смежная