мог это допустить? — негромко спросил Такеши. — Я доверял тебе. Я доверил тебе жену, — после короткой паузы добавил он. — Поднимись.

— Такеши-сама, — подволакивая раненую ногу, к главному дому брел Масато. — Мы…

Минамото окинул его равнодушным взглядом и сцепил зубы так, что свело челюсть.

— Почему мне сообщили так поздно? Мою жену похитили почти сутки назад… — он замолчал.

— Они подожгли кон…

— Помолчи, — не обернувшись, бросил Такеши заговорившему было Яшамару. — Ты уже сделал, что мог, — и он в ожидании посмотрел на Масато.

Тот прочистил горло и нервно сжал кулаки.

— Напавшие подожгли конюшню. Часть лошадей погибла, оставшиеся — разбежались. Широ уехал к вам, как только отправились гонцы в ближайшие деревни и вассальные кланы.

Такеши нахмурился. Он не мог не признать это разумным: от момента, когда о нападении узнал он, не зависело почти ничего, но было важным оповестить людей в землях, в которых могут скрыться похитители.

Умом он понимал и принимал, но пальцы раз за разом ласкали рукоять катаны, а тело предвкушало удар.

— Как они вообще оказались за воротами? Куда смотрели солдаты? И где они сейчас?

— Мертвы, господин. Масахиро открыл ворота. Мы не ожидали…

— А должны были! — огрызнулся Такеши, повысив голос. Он стремительно повернулся к Яшамару, вгрызся в него колючим взглядом. — Это была твоя обязанность!

Управляющий никак ему не ответил. Для себя он все уже решил: легший на него позор был несмываемым, и свою вину искупить он сможет лишь одним путем.

— Мы взяли Масахиро, Такеши-сама, — сказал Масато после молчания. — Он не слишком противился.

— И что вы узнали? Куда направились похитители?

Масато покачал головой:

— Он молчит, Такеши-сама. Его пытали весь день.

— Я сам займусь им, — Минамото стиснул зубы. — И еще. Я не хочу, чтобы новости о похищении моей жены разошлись по стране. Предупреди крестьян. Надеюсь, вы не отправляли гонцов к Фудзивара и Татибана?

«… и моему отцу?»

— Конечно нет, господин.

— Хорошо. Приведите Масахиро в чувства и подготовьте все.

Резко повернувшись, Такеши вошел в дом. Он собирался скинуть тяжелый доспех и ополоснуться прежде, чем приняться за пытки Масахиро.

— Такеши-сама, — голос Яшамару настиг его возле дверей спальни, и в первый миг ему захотелось закрыть дверь прямо перед лицом управляющего. Он поколебался, но все же взглянул на него.

— Я подвел вас и опозорил свое имя, — заговорил тот, и было видно, каким трудом ему давалось каждое слово. — Я прошу вашего разрешения на сэппуку.*

«Это было ожидаемо», — подумал Такеши и качнул головой.

— Нет. Ты будешь жить. И я сам казню тебя, если Наоми не найдется.

В спальне царил оставшийся после похищения разгром. Очевидно, слуги намеренно не стали ничего трогать до его возвращения.

Такеши хмурым взглядом окинул перевернутый стол, пролитые чернила и разметавшиеся по татами свитки с заметками его жены.

Он снял доспехи и пыльную, пропитавшуюся потом одежду и ополоснулся прохладной водой из деревянной бадьи.

«Девчонка, должно быть, напугана».

Такеши взял ее в жены и обещал защищать. Также, как отец обещал защищать мать.

Не слишком хорошо мужчины из его клана выполняют свадебные клятвы.

Наоми провела в поместье почти шесть недель, и ни разу за эти дни он не пожалел о принятом решении. Не пожалел о том, что выбрал ее своей женой.

По меньшей мере, она была не глупа. Такеши терпеть не мог глупых женщин, и тех из них, с кем он предпочитал проводить время, специально готовили и обучали на протяжении многих лет. Обучение же Наоми сводилось к наказаниям отца и обрывочным сведениям, которые ей удавалось тайком почерпнуть из скудного собрания свитков Такао.

Но у нее был живой, любопытный ум, и Такеши это ценил.

Еще ценил он и то, что Наоми, по сути, была чистым листом. Он мог писать на нем все, что пожелает. Мог научить ее тому, что сочтет нужным. И он учил.

В комнате, в которой он обычно читал и писал письма, изучал карты и встречался со своими советниками, лежал мешочек с прибывшими из Эдо украшениями для Наоми. Их изготовили по его заказу специально для нее, и он намеревался отдать их в тот вечер, когда в поместье прискакал гонец с дурными вестями.

Гребни из черепахового панциря, украшенные жемчугом и перламутром, и золотые, серебряные заколки для волос; шпильки, унизанные драгоценными камнями; шелковые ленты, окрашенные мастерами вручную; шарики из слоновой кости и кораллов; заколки для лент из платины, украшенные янтарём и «семью сокровищами» (золотом, серебром, лазуритом, ракушками, агатом, кораллами, и горным хрусталем — по сути, Такеши заказал для Наоми целую сокровищницу, полную шкатулку драгоценностей.

Сейчас он жалел, что не вручил их сразу, как только слуги доставили их в поместье — несколько дней назад. Зачем-то тянул, ждал подходящего вечера?..

У Наоми совсем не было украшений, и она про них даже не заикалась. Закрепляла прическу парой простых шпилек и одной неприметной лентой, и довольствовалась этим. Такеши хотел ее порадовать.

Такеши повел плечами, сбросив оцепенение. Ему некогда было размышлять: следовало действовать, и как можно скорее. До тех пор, пока похитители не покинули земли клана, есть шанс вернуть Наоми. А для того, чтобы узнать их план, нужно развязать язык Масахиро.

Усмешка искривила его губы, когда Такеши достал из шкафа старую тренировочную одежду. Обычно с пытками справлялись его люди: он сам давно за них не брался.

Но сегодня он был даже рад. Он сможет дать выход своей ярости, пока будет работать с Масахиро.

***

Очнувшись в очередной раз, Наоми с ужасом поняла, что потеряла счет времени. Ее глаза закрывала темная повязка, сквозь которую не проникал свет, и Наоми не могла сказать, какое сейчас время суток или — что еще хуже — какой день.

Когда она приходила в себя, в нее почти сразу же насильно вливали отвратительное по вкусу пойло. Оно делало ее ноги ватными, а сознание — мутным. Она помнила, что сперва они быстро мчались куда-то на лошадях, а потом, кажется, скрывались в лесу, в шалаше из веток. Но Наоми не знала, как долго это длилось. Она даже не была уверена, что лес ей не почудился — так сильно пойло отравило ее сознание.

— Наша птичка проснулась, — тяжелая ладонь легла ей на плечо, а в горло уперлось что-то острое. — Я сниму с тебя сейчас повязку. Не вздумай визжать.

У говорящего был сильный, режущий уши северный акцент.

Наоми зажмурилась, почувствовав, что мужчина принялся развязывать тряпку на ее лице, и очень осторожно открыла глаза, отвыкшие от яркого света.

Вокруг нее царил предрассветный полумрак.