Он коротко взглянул на распластавшегося у его ног солдата, отметив разорванную одежду и наспех перевязанные раны, и велел:

— Поднимись. Кто напал? Ты видел герб?

— Да, господин. У них были знаки Тайра.

Такеши заскрипел зубами.

— Кацуо! Собирай солдат. Поедешь со мной. И найди мне Яшамару! — он резко повернулся и вошел в дом, прошел в спальню, сопровождаемый донельзя испуганной Наоми.

— Тайра напали на приграничные деревни, — сказал он ей и распахнул дверцы встроенного шкафа. — Я должен быть там.

Наоми прикусила губу, чтобы не задать ни одного вопроса, и заглянула ему через плечо. Никогда прежде он не открывал этот шкаф, и сейчас она поняла, почему. В нем хранился его боевой доспех.

Такеши снял кимоно с гербом клана и надел короткую куртку из грубой ткани, а поверх нее — нагрудник из множества пластин, тесно скрепленных меж собой кожаными шнурками.

У Наоми задрожали губы, и она отвернулась. Реальность происходящего обрушилась на нее тяжелым ударом: еще несколько минут назад все было спокойно и хорошо, а теперь Минамото облачается в доспехи и велит своим людям выступать!

— Затяни.

Она подпрыгнула от неожиданности и взглянула на Такеши. Тот стоял к ней боком и указывал на тонкие шнурки, что соединяли четыре части его доспеха: нагрудник, наспинник и боковые пластины.

Наоми молча повиновалась, пытаясь справиться с дрожью в пальцах. Она затянула узлы так крепко, как только могла, ободрав местами кожу о грубую ткань.

Такеши доставал из шкафа огромные наплечники, когда в комнату вбежал Яшамару.

— Господин!

— Это была твоя обязанность, — Минамото не дал ему перевести дух. — Я приказал тебе усилить патрули. И вместо этого получил от Тайра сожженные деревни.

— Такеши-сама… — начал было Яшамару, но замолчал под взглядом мужчины.

— Ты ответишь, когда я вернусь. Надеюсь, сможешь сберечь мою жену до того дня, — выплюнул тот и с силой дернул завязки наплечников.

Он приладил к широкому поясу катану, надел наручи, спрятав в левом кинжал, и взял в руки рогатый шлем. Не взглянув на Яшамару, Такеши вышел прочь, коснувшись, однако, локтя Наоми, чтобы та следовала за ним.

Снаружи их уже ждал конный Кацуо, а двое слуг придерживали за узды вороного, свирепого жеребца, беспокойно перебиравшего копытами.

— Солдаты ждут у ворот, Такеши-сама.

Минамото кивнул и повернулся к Наоми, стоявшей на крыльце. Неосознанно она потянулась к его броне, принялась пальчиками гладить латные пластины, трогать грубую шнуровку меж ними.

Такеши коротко, целомудренно поцеловал ее в лоб сказал:

— О твоей безопасности позаботятся Яшамару и Масато. Исполняй все, что бы они ни приказали, — немного помолчав и стиснув зубы, он все же добавил, — я доверяю им, как себе.

Наоми, с огромным трудом проглотив застрявший в горле комок, шепнула чужим голосом:

— Помни, что должен умереть*.

Во взгляде Такеши что-то вспыхнуло на мгновение, а после его губы сложились в улыбку. Он подошел к Молниеносному и потрепал того по холке, негромко произнес несколько слов, и жеребец, послушный, успокоился, перестав фыркать.

Удалявшийся стук лошадиных копыт стоял у Наоми в ушах до поздней ночи, пока она не забылась коротким, тревожным сном.

Но сейчас она растерянно обернулась к Яшамару-сану, руки которого были скрещены на груди, а губы — строго поджаты.

— Мне грозит опасность? От чего вы должны меня охранять?

— Нет никакой опасности, госпожа. Вам не о чем волноваться, — управляющий медленно покачал головой.

За минувший час у него на лице, казалось, прибавилось морщин, и взгляд стал жестче. Но у Наоми накопился десяток незаданных вопросов, и ни к кому другому обратиться она не могла. Потому вздохнув про себя, она спросила еще:

— Насколько плохо то, что Тайра сожгли деревню клана?

Яшамару-сан взглянул на нее, словно на малого ребенка, и она зарделась, поспешно принялась поправлять себя:

— Я имела в виду последствия… чем может это все закончиться?

— Ничего не начнется до весеннего приема во дворце, — твердо ответил управляющий. — Такеши-сама мудр. Он не развяжет войну до срока.

В груди Наоми птицей забилось давно позабытое чувство тревоги. До приема оставались считанные недели. Время летело столь быстро, что она потеряла ему счет.

Чтобы отвлечься от тягостных размышлений, она попросила Мисаки и Мамору разделить с ней вечернюю трапезу.

Мальчик, нет, юноша пришелся Наоми по душе. Она была старше его на несколько лет, но он готовился стать воином с самого рождения, и был высок и вынослив. Иногда он казался Наоми старшим братом, иногда она видела в нем слишком рано возмужавшего мальчика, лишенного детства.

— Наоми-сан? Что у вас с рукой? — невинно спросила Мисаки, заметив, что ее госпожа то и дело поглаживает левое предплечье.

Мамору, знавший ответ, с неодобрением покосился на сестру, решив, что после трапезы непременно укажет ей на чрезмерное любопытство.

Но Наоми лишь улыбнулась, разом отмахнувшись от всех надуманных тревог.

— Неловко упала во время утренней тренировки.

На самом деле огромный синяк, что наливался цветом на ее руке, оставил Такеши. Он не рассчитал силу удара, вернее, слабость ее защиты и неловкость передвижений. Наоми не смогла уклониться, и катана плашмя легла ей на предплечье.

Не в первый раз.

И точно не в последний. По Такеши остановил тогда тренировку и сам позаботился о ее руке. Заставил вернуться в их спальню, велел служанкам принести целебную мазь и втер ее в покрасневшую, припухшую кожу на плече Наоми, и крепко перетянул бинтами. И велел отдыхать несколько дней от тренировок, чтобы синяк успел зажить.

Это все случилось в том утро. Быть может, теперь Наоми придется провести без тренировок гораздо больше времени…

— Вы скоро станете настоящей букэ-но-онна! * — воодушевленно сказала Мисаки. — И тогда Такеши-сама подарит вам копье яри, и вы повесите его над дверью спальни, чтобы всегда успеть достать и защитить себя!

— Мисаки, — одними губами прошипел Мамору, пытаясь одернуть разболтавшуюся сестру. В отсутствии отца и Такеши-самы она начисто забывала, как следует себя вести.

— Ничего, — со смехом остановила его Наоми. — Я буду рада, если все случится так, как говорит Мисаки.

Мамору лишь нахмурился и провел ладонью по черным распущенным волосам. Они были короче отцовских, но он уже мог заплетать их в традиционную прическу, чем не переставал гордиться.

После ужина Наоми ушла в спальню, обложившись там свитками едва ли не с головой. До отъезда в Эдо оставались считанные дни, и ей нужно было уладить все текущие дела до того момента и — самое главное — определиться с послаблениями крестьянам к празднику.

Наоми пыталась отвлечься, но мутное чувство тревоги не желало ее отпускать. Она подошла к окну и шире раскрыла