Однажды, когда мне было совсем тошно, я чуть не попросила Кирилла найти его. Опер точно сумел бы это сделать. Но как бы я объяснила наше знакомство? Нет, нет.

Мне и без того приходилось быть очень осторожной.

С помощью Воропаева я понемногу осваивала кое-какие умения… Он записал меня в стрелковый клуб и оплачивал занятия. Для меня это было в миллион раз ценнее, чем те цацки, на которые он разорялся по праздникам.

Еще мы с ним ходили в походы. Это я настояла. Воропаев сначала изумился, потом умилился моей просьбе. Еще бы! Какая нормальная девушка вместо ночевки в хорошей гостинице попросит, чтобы ее научили ставить палатку. А мы ставили, рыбачили, варили уху… Он даже показывал мне, как метать ножи, – хотя из него метатель был фиговый. Зато он отлично потрошил рыбу! Кирилл хохотал до слез, глядя, как я неумело орудую ножичком и морщусь от летящей чешуи.

Но я быстро училась.

Встреченные туристы принимали нас за отца с дочерью. Но, между прочим, Воропаев понемногу стал выглядеть лучше. Брюхо подтянулось, морда посвежела. Еще бы! Бухал он меньше, а на свежем воздухе времени проводил больше. В любое свободное время я тащила его на природу. Мне хотелось всему научиться. Как держать топор, когда рубишь дерево для шалаша? Как разводить костер в дождь? Как нырять? Я предвидела, что любое из этих умений может мне пригодиться. Воропаев, кажется, умел все. Плавал он великолепно. Грузный на берегу, в воде он становился стремительным, как тюлень.

В первый наш поход он заметил, что меня страшит река. Я отчаянно притворялась, что все в порядке… Но стоило мне взглянуть на поверхность воды, и я видела Викино запрокинутое лицо. И ребенок, господи, ребенок… Когда Воропаев отошел ставить палатку, я разрыдалась.

А потом пошла в реку. Прямо в одежде.

Меня обняла холодная быстрая вода. Так заманчиво – взять с берега камень потяжелее, прижать к груди, опуститься на самое дно… В бок толкнуло течение, я едва устояла на ногах. А если лечь? Что ж, легла. Плавать я не умела, меня сразу потянуло вниз. Через лицо лениво перекатилась волна. В ушах стало глухо. Деревья на берегу задрожали, размылись, как акварельные пятна…

Я успела наглотаться воды, но тут появился Воропаев. Он страшно заорал, полез в реку, дико матерясь – раньше я от него такого не слышала, – вытащил меня, раздел догола и укутал в свои шмотки. Остаток дня таскал повсюду с собой за руку, словно куклу.

Но ни разу не спросил, зачем я это сделала.

Говорю же, я была для него чудной зверушкой. А зверушки порой ведут себя непредсказуемо.

На следующее утро Воропаев начал учить меня плавать. Кстати, педагогом он оказался отличным. Прямо на удивление! Бережным, терпеливым… Бросал в воду монетки, чтобы я за ними ныряла. Следил, чтобы я правильно дышала. И постепенно река, убившая мою сестру, стала просто текучей водой.

Помню, как мы сидим с ним на берегу ранним утром. В песок воткнуты удочки. На мне мальчишеская панама, купленная в «Спортмастере». Время от времени Воропаев быстрым движением нахлобучивает мне ее на нос. Я смеюсь, отмахиваюсь от него. Наконец поплавок уходит под воду. «Подсекай!» – вполголоса командует Кирилл. Я подсекаю, и горбатый лещ выпрыгивает на прибрежный песок. Он такой тяжелый, что чуть не сломал удилище. «Вот это зверюга! – восхищенно повторяет Воропаев. – Ну, лягушонок! Ты прирожденный рыболов».

Он редко называл меня по имени. Наверное, потому, что его жену тоже звали Светланой.

Мелкую рыбешку мы отпускали. Когда рыбье тельце выскальзывало у меня из рук, я представляла, что это Викин детеныш уплыл и теперь мчится среди мягких водорослей, свободный и беззаботный, а солнечные лучи гладят его серебристую спинку.

Эти вылазки с Воропаевым остались в памяти как самое спокойное время. Счастливое? Нет. Счастье для меня закончилось со смертью сестры. Но я могла на какое-то время выбросить из головы мысли об Олеге. Много смеялась. Воропаев дурачился, как мальчишка, и тогда я вспоминала, что ему вообще-то всего тридцать четыре года – не так уж и много!

Он рассказывал о своем детстве. Но почти никогда не расспрашивал меня о моем.

У моего любовника волосы встали бы дыбом, если бы он увидел, в какой дыре я живу. Но домой я его, понятно, не приводила. «У мамы и бабушки такие строгие правила…»

Папаша вернулся в наш городок, оставив за мной комнату. Я понемногу привыкла к соседям-алкашам и даже сдружилась с ними. Милейшие, между прочим, оказались старички, даром что не просыхали. Денег на опохмел не подкидывала, и они быстро просекли, что клянчить у меня бесполезно. Каждая заработанная копейка откладывалась на черный день – день, когда Олег выйдет на свободу. Все для фронта, все для победы, как говорил Карамазов.

Поначалу Воропаев и не стремился узнать меня поближе. Я была уверена: у него хватит мозгов понять, что никакого будущего у нас с ним – вернее, у него и Светы Сулимовой – нет и быть не может.

Какое там!

Вскоре он стал намекать, что готов развестись с женой. Затевал разговоры об общих детях. Наших с ним детях! Потом его начало болтать: то он каялся, что женат на работе, то клялся мне в вечной любви.

Мне сделалось не по себе. Обижать Воропаева опасно. Копнет чуть глубже – и выяснит, что имя и биография фальшивые. Что он предпримет тогда?

Я ломала голову, как избавиться от опера, не заполучив себе врага. Кирилл мог мне еще пригодиться. Соблазнять мужчин я научилась, а грамотно расставаться с ними – нет. Второе оказалось куда сложнее. Вот о чем должны писать в интернете, а не о том, как женить на себе мужика.

* * *

Олег вышел на свободу в начале августа.

Адрес его родителей я знала. Раз в полгода приезжала к их дому в район частной застройки, проверяла, как они поживают, голубчики.

Быт у них был немудреный, и жизнь простая. Обычные люди. Мамаша по утрам выставляла еду бродячим котам, которых в округе хватало. Не злая, значит…

Драматическую сцену воссоединения Олега с семьей я не видела. Но судя по тому, что на следующий день все еле ползали, отпраздновали как следует! Сыночек вернулся из колонии! Кровинушка!

Я следила за Олегом из соседнего дома. Мне повезло: владельцы уехали и выставили свою трухлявую хибару на продажу. Я разбила стекло в кухне, забралась внутрь и два дня неотлучно проторчала возле маленького