Оба согласились не раздумывая.

С этого момента я практически ушла с улицы. Папаша поздравил меня с карьерным ростом и зачем-то подарил бутыль коньяка. Сам же ее и выпил.

Первого моего закладчика взяли спустя четыре месяца. Как по учебнику! Второго – еще через два. Я спокойно заменила их новыми, благо недостатка в желающих не было. Если люди – идиоты, глупо этим не пользоваться.

Но затем что-то пошло не так.

Двоих новичков отловили в течение недели. То ли я завербовала кретинов, которые мгновенно спалились, то ли менты стали работать лучше.

Неделя! Черт, слишком быстро.

У меня была заныкана большая партия товара. Я рассортировала ее, связалась с покупателями… Не буду вдаваться в подробности. И вот я снова на улице, выполняю работу мелких курьеров. Ни дня простоя! Мне было весело, как взрослому человеку, забравшемуся на детскую горку. Об опасности я не думала. Здесь действует тот же принцип, что и с выпившим водителем, которого опытный гибэдэдэшник вылавливает из ряда, словно одну-единственную больную рыбешку из косяка здоровых. А все потому, что у хорошего мента чутье на чужой страх. Чем вы спокойнее, тем выше шансы пройти или проехать беспрепятственно.

Сто раз в этом убеждалась.

Я спрятала закладку в перилах магазина. Это была обрезанная полая труба, и пакетик улегся внутри как родной. Продуктовый в подвале давно закрыт. Народ здесь не ходит. В трубу полезут разве что детишки, но днем в будни все они в школе. Мимо прошла молодая мамаша с коляской, и я проводила ее равнодушным взглядом.

Раньше во всех матерях я видела Вику. Но со временем они перевоплотились для меня в идеального курьера. Тетка с коляской, особенно если ребенку больше года, может шляться где угодно. Поставь рядом свое дитятко с соской во рту – и даже самая вредная бабка, сидящая у окна с биноклем, не заподозрит закладчика.

Получив оплату, я сбросила заказчику координаты. Мимо проехали менты, включив люстру на крыше своей ржавой таратайки. Я помахала сумкой, будто в растерянности: приличная молодая девушка, обнаружившая, что любимый продуктовый закрыт.

Если у мусоров нет наводки, они ориентируются на внешний вид. Слава богу, в этом они довольно консервативны. Закладчик в их представлении – кто-то вроде американского рэпера, пересаженного на местную почву. Минус золотые цепи, плюс размер к неопрятной толстовке, обязательно с капюшоном, накинутым на голову даже в самые теплые дни. Темные очки, широченные штаны. Грязные кроссы. Выйдите в таком виде в какой-нибудь заросший парк, пользующийся дурной славой у местных, – и засекайте, как быстро к вам подскочит патруль. А уж если вы сфотографируете поросшие мхом корни дерева, ваши шансы вырастут вдвое.

У меня аккуратно уложенные волосы, открытое лицо. Футболка, брючки, в руке поводок – да-да, тот самый! Студентка, вернувшись из института, вывела погулять свою болонку. У меня часто спрашивают дорогу – я выгляжу безобидной и милой.

Клиент появился раньше, чем я успела уйти. Меня, само собой, не опознал, – он же никогда меня не видел! Я наблюдала с другой стороны улицы, как он шарит в трубе и, пошатываясь, отходит за угол дома.

Это был совсем мальчишка. Лет шестнадцати на вид. Точно не старше семнадцати. Я не ожидала, что он будет таким молодым. Ему явно было паршиво, и он плохо соображал, что делает. К трубе поперся, не оглядываясь по сторонам. Никакой осторожности!

Мне-то, собственно, без разницы… Это его жизнь, не моя.

Спрятав ненужный поводок в сумочку, я зашла в соседний магазин, купила воды. Не знаю, что заставило меня пойти за угол дома, сжимая в руке пластиковую бутылочку.

Он сидел там. Прямо на земле, прислонившись спиной к стене. Дворик был тихий и безлюдный, из таких мест, в которых за целый день можно увидеть только кошек да голубей. Они там и были. Птицы ворковали, бродя по тротуару. Кот грелся на капоте машины.

Паренек был мертв. Может, употребил слишком много. Или притащился за дозой из последних сил, и мой пакетик оказался последней каплей… Я не знаю. Но в отличие от моей сестры, казавшейся в морге пластиковым подобием самой себя, он выглядел так, будто очень устал от жары и присел отдохнуть.

Он выглядел так, будто две минуты назад был жив.

Черт, я не знаю, не знаю, как это объяснить! Ведь он и в самом деле две минуты назад был жив… Но эта жизнь словно еще теплилась в нем, хотя в действительности он умер, можете мне поверить. Умер насовсем. Мне не нужно было щупать его пульс или светить в глаза фонариком, чтобы знать это.

Мальчик сидел, склонив голову на плечо и глядя на кусты возле ограды. Как будто там пела птица и он прислушивался к трелям.

Он и правда был совсем юный. Одиннадцатиклассник, наверное. Щегольская обувь: ботинки, а не кроссовки. В пальцах зажат светло-голубой носовой платок, чистенький, тщательно проглаженный по сгибам. Я вдруг представила, что этот платок ему гладила мама… Или старшая сестра.

Меня будто в сердце толкнули.

Я попятилась и быстро пошла прочь. Миновала магазин, в котором покупала воду, но, не пройдя и ста метров, вернулась.

Пожилая кассирша подняла на меня глаза:

– Что-нибудь забыли, девушка?

– Там парень лежит… – выдавила я. – За углом серой пятиэтажки… Мертвый… Вызовите полицию, пожалуйста.

Она о чем-то спрашивала вслед, но я уже спешила прочь. Не нужно было ей ничего говорить! Но стоило представить, что он будет валяться во дворе, пока его семья мечется, пытаясь отыскать сына по больницам, и меня прямо переворачивало.

Я бездумно ходила по городу, не замечая, где иду. Стемнело, зажглись фонари. Только тогда я повернула домой.

Папаша сидел перед телевизором. Увидев меня, он встревожился:

– Ты плохо себя чувствуешь?

Я мотнула головой.

– Что случилось?

– Кому-то подавали платок… Не помнишь, за что?

– Чего?

– В книге. Забыла название. Платок подавали…

Мне не хватало воздуха, я задыхалась. Отец забеспокоился всерьез: вскочил, принес воды, заставил меня выпить…

– Тебя не изнасиловали, а, Шур? Может, к врачу?

– Нормально все, – выдавила я.

– Что за платок-то?

– Неважно…

Я выползла на балкон, села в углу прямо на загаженный голубями пол. Отец за мной не пошел. Понял, что мне надо побыть одной.

Когда я вернулась, он заметно приободрился:

– Другое дело! А то ведь лица на тебе не было… Расскажешь, что случилось?

– Я завязываю.

– В каком смысле?

– Ты понял в каком.

Отец пытался меня переубедить, но даже ему быстро стало ясно, что