— Это прекрасный сюрприз, спасибо любимый, — сказала я. Каждый раз когда наши пальцы переплетались, вязь символов и завитков вспыхивала мириадами искр и опадала, свечение то пульсировало, светясь ярче, то становилось приглушенным, как будто смотришь на солнечный свет сквозь неплотно сомкнутые веки. Я пока не знала как у моего дракона, но мой рисунок менялся и рос, сначала я не замечала, но, когда он стал виться по кисти и запястью, отрицать очевидное я перестала. Резко выдвинув вперед руку, стремясь показать ему золотые вензеля, я расхохоталась, не ожидая от меня такого внезапного маневра, Дрэго отпрянул, уронив вилку. Затем сцапал мою кисть и стал её крутить туда-сюда, а спустя мгновение присоединился к моему хохоту, и показал свою. Его линии были затейливей, глубже, змеились и клубились, словно живые. Движение их завораживало, и я, не удержавшись, прочертила несколько из них пальцем, слегка задевая ноготком.

— Как бы банально не прозвучали мои слова, но чем крепче наша связь, тем затейливее вязь. Эту присказку знают все, кто проходит ритуал вступления в союз по древнему обычаю. Поэтому мне невероятно приятно осознание того, что мы не исключение. А если ты не перестанешь так делать пальчиком, — его золотисто-смуглая кожа покрылась мурашками, а в глазах алело пламя, — мы не дождемся горячего, а кок обещал нам лангустов в сливочно-чесночном соусе. Я вновь провела по коже, еще сильнее надавливая на рисунок: — Мням… — сказала я — без сомненья нарываясь. Без слов, с абсолютно серьезным выражением лица, любимый поднял меня на руки и стараясь не оступиться, покрепче прижав, понес меня в каюту. Я счастливо прильнула к нему, расслабляясь в сильных, надежных руках.

Бережно, словно хрупкую ажурную вазу, Себастьян спустил меня с рук, и поцеловал, нежно и томительно, сладко и остро. Голова моя сразу закружилась, а ноги подкосились, я практически повисла на нём, а он, прижав меня покрепче, стал расстегивать крошечные пуговки на спине. С жаром отвечая на поцелуи, я шарила руками по его твердым, мускулистым плечам, гладила, сжимала, зарывалась в длинные светлые пряди на голове, пропуская их сквозь пальцы. Когда чуткие, горячие пальцы дотронулись до моей обнаженной кожи, я застонала, удовольствие от прикосновение пронзило меня словно молния, а тяжелый комок желания пульсировал, груди сразу потяжелели, и я не желая терпеть больше слои ткани между нашими телами, принялась судорожно снимать с Дрэго затейливо повязанный шейный платок и расстегивать скрытые петли сорочки. Распахнув рубашку, я уставилась на плоскую, загорелую грудь, покрытую легкими золотистыми волосками, и тонкую полосочку поросли, что тянулась от пупка под пояс бриджей. Огладила плоский пресс, провела ногтями по коже и целуя, покусывая соленое горячее тело, наслаждалась долгожданной близостью.

Я не заметила, как осталась в одной тонкой сорочке на бретелях и снеся и эту кружевную преграду, Себастьян вновь поднял меня на руки и положил на кровать, целуя обнаженную кожу и оставляя обжигающие, заставляющие плавиться меня в возбужденной истоме, отпечатки губ. Я выгибалась и охала, хрипела, сорванным от стонов голосом и комкала шёлковую простыню, а когда мой дракон положил ладонь на мой живот, прижав меня к кровати и раздвинул мне ноги, касаясь языком и губами самого сладкого местечка, я закричала в голос и забилась от нахлынувшего на меня оргазма. Расплавленная изморозь удовольствия, горячими волнами, словно бушующая волна прибоя обжигала и замораживала меня одновременно, перед глазами плыли круги, как будто я долго смотрела на солнце, влажное лоно пульсировало, а ноющая, требующая ласки грудь, смотрела в полог острыми, вишневыми сосками. Словно вняв их мольбам Дрэго стал вкушать ягодки поочередно погружая их в горячий рот и лаская длинными пальцами, он целовал мою шею, царапая чувствительную кожу отросшей щетиной.

Мне хотелось большего, много большего.

Я стала лихорадочно расстегивать сложную петлю дурацких брюк, но восставшая плоть, которой я невольно касалась, толкалась мне в руку сама, напрашиваясь на ласку. Я провела с нажимом по плотному бугорку, и мужчина резко втянул воздух сквозь зубы и бормоча что-то вроде «сама напросилась» одним движением выпустил твердую плоть и разместившись меж моих разведенных ног, стал дразнить меня, лаская набухшие складки обжигающей головкой, водя вверх и вниз и вызывая у меня во всем теле агонию неудовлетворенности. Думаю, он бы еще очень долго мучал меня лаская на грани, но я больше не могла терпеть, и когда горячее навершее его члена было напротив входа резко подалась вперед, прижимая его пятками за ягодицы. Смех его перешел в надсадный, капитулирующий хрип, он погрузился в меня на всю длину, я вновь удивилась тому, что оказывается такая вместительная, и стал двигаться, пронзая меня, рождая стремление и доселе неведомые желания. Я царапала его спину, стремилась к нему, стенала и упивалась собственной женской силой, властью над мужчиной, подаренной соблазнительницей Евой. Взмывая в небеса, я хрипло шептала имя любимого, как и он моё, несколькими мгновениями позже, изливаясь горячим семенем. Долго, мы лежали не в силах пошевелиться, хотя спустя несколько мгновений, Виверн скатился с меня, боясь раздавить меня собой. Не знаю зачем, ведь приятная тяжесть его тела была мне лишь в радость.

— Люблю тебя, — прошептал мне Себастьян, когда спустя леор, накинув поверх длиной камизы шёлковый халат с широкими словно крылья бабочки рукавами, мы стояли на носу Молнии и наблюдали на поверхности морской глади за играми двух лун. Всеми оттенками голубого переливалась ранее белая яхта, на столе, под странно преломляющими свет хрустальными крышками нас ожидал еще горячий морской деликатес, а в моей руке вновь пенилось розовое игристое.

— И я тебя, — сказала я, повернулась и не стесняясь более экипажа, как несколькими часами ранее, потянулась к его губам. Лангуста мы ели утром, уверена, он был так же хорош, как и вчечером.

Солнце уже достигло зенита, когда яхта причалила к деревянным сходням каменного пирса в бухточке Аквармундо. Идти было совсем недалеко, и мы решили прогуляться до дома пешком. Тропка, что ранее вилась меж зеленого ковра теперь практически слилась цветом с пожухшей травой, сонные стрекозы и бабочки всё еще перепархивали с цветка на цветок, но делали это так натужно и безрадостно, что сразу ощущалось: наконец и сюда добралась осень. Себастьян рассказывал массу историй из детства: оказывается каждое лето один месяц, до того самого момента, как поступить в университет, он проводил в поместье друга семьи. По его словам, это было самым счастливым периодом его отрочества, здесь быстро забывали, что пред ними наследник, да и сам Бруно не испытывал нужного пиетета перед будущим монархом и общался с ним как с любимым племянником, загружая каникулы повседневными делами, катался с ним на маленьком яле, рыбачил, брал его с собой по лекарским делам, в соседние деревушки и поместья, в общем давал именно то, что ему требовалось в тот момент, забота и участие.

Бруно уже ждал нас, нетерпеливо расхаживая по гостиной взад — вперед, заложив руки за спину. Едва нас увидев, он бросился меня обнимать, и бесконечно повторял, как сильно он скучал и как рад, что мы наконец-то соизволили его навестить.