Давно это было, когда она валялась на моем диване в воскресенье вечером, поедая еду из коробочки, поскольку нам обеим было лень готовить ужин. Давно это было, когда мы с ней каждое утро по заведенному ритуалу встречались на углу наших улиц – мы жили каждая в своей маленькой однушке на расстоянии одного квартала друг от друга – в половине восьмого, чтобы вместе целый час идти пешком до самой работы. Кажется, прошла целая вечность с тех пор, как мы ездили в командировки и жили в одном номере, рассказывая друг другу ночи напролет о своих любовных неудачах и предметах воздыханий, – которые редко вели себя, как нам бы того хотелось, так что все обычно кончалось разочарованием и поеданием очередной порции готовой еды на диване воскресным вечером. Если кто-то обращался с одной из нас плохо, то наживал себе сразу двух заклятых врагов. Когда я оказалась в больнице, сломав ногу, она примчалась ко мне и катала меня на каталке по бесконечным коридорам между рентгеном и отделением травматологии. Когда она переезжала с одной съемной квартиры на другую, я помогала ей таскать коробки. С тех пор минуло уже десять лет. Сегодня она выходит замуж, и мне хотелось бы, чтобы мы были ближе друг к другу, как в те годы, которые уже остались позади. Найти способ продолжать присутствовать в жизни друг друга. Я понимаю, что мое горестное чувство – вариант ощущения потери. Это, пожалуй, лучше, чем зависть, так что я разрешаю себе немного всплакнуть. Но только чуть-чуть. Я не имею права испортить ей день своей сентиментальной ностальгией. Она встретила свою большую любовь, а я – свою, у меня есть Иван и ты, и все как положено. Вот так бывает, когда человек взрослеет. Пора взять себя в руки.

Я умываюсь ледяной водой и посылаю тебе эсэмэску, спрашиваю, как у тебя дела. Иван по-прежнему отказывается пить молоко из бутылочки, и меня это тревожит. Нам так и не удалось его к этому приучить, и сейчас мы практически отчаялись. Я кормлю грудью целыми днями и ночами. На сегодня у нас составлен целый план, по которому ты через час прибудешь в отель – и я накормлю Ивана обедом. Потом приедет моя мачеха и посидит с ним, когда начнется церемония. Прогуляется с ним по близлежащему кварталу, чтобы снова повстречаться со мной, когда гости будут переправляться с одного места на другое. Тут мне придется кормить грудью на скамейке в парке. Плевать, что мою грудь увидят прохожие, – я давно уже привыкла к этому чувству. Когда Иван насытится, они отправятся домой. Там мы сделали запас всех видов баночной еды, которую Иван хоть однажды изволил попробовать. Бутылочки с грудным молоком и овсяной смесью стоят наготове в холодильнике. Моя мачеха совершенно уверена в своих способностях няни, она отказывается слушать про мои тревоги и планы на случай катастрофы. Однако я их, тем не менее, составила – в виде рукописных листов с большими буквами, прикрепленных на дверь холодильника. Я убедилась также, что она готова при необходимости прыгнуть в такси и приехать в банкетный зал – в самом худшем случае мне придется покормить грудью еще раз в разгар праздничного ужина. Все спланировано до мельчайших деталей, мы дважды и трижды перестраховались перед первым вечером, когда мы намерены отлучиться от Ивана – и все наверняка пройдет прекрасно. Тем не менее на душе у меня неспокойно. Почему никто не предупредил меня, что быть мамой – это вот так? Смогу ли я когда-нибудь снова почувствовать себя свободной?

Когда я возвращаюсь обратно в номер, моя подруга уже встала во весь рост, и все остальные восхищаются ее прической. Ее старшая сестра смахивает слезы, пытаясь спасти макияж, только что наложенный профессиональным визажистом. Мне же подлили шампанского в бокал. Моя подруга по-прежнему лучится – словно сказочное создание с цветами и веточками в волосах. Я думаю, что фотографии этого дня она будет хранить всю свою жизнь. Внезапно мне становится ясно, что я – единственная в комнате, кто по-прежнему в майке и домашних штанах. Все остальные уже одеты и накрашены. Как долго я простояла в туалете, умываясь холодной водой? Бросив взгляд на два платья, лежащие на кровати, я размышляю, какое из них выбрать. Прихожу к выводу, что в одном из них удобнее кормить грудью, потому что у него тоненькие лямочки, которые будет легко снять с плеча. Его я и выбираю. Еще раз поднимаю свой бокал, чокаюсь с друзьями и начинаю переодеваться. Приближается обеденное время у Ивана, мне пора подготовиться, чтобы встретить вас в фойе отеля.

Выходя за дверь, я кричу в комнату, что сейчас только пойду покормлю малыша. «Скоро вернусь!» – кричу я громко, но никто меня не слышит. Они продолжают чокаться, обниматься и восхищаться невестой. Я покидаю номер с ощущением своего оставшегося без ответа крика, который эхом отзывается у меня в душе. Чувствую себя глупо – я пыталась их прервать, привлечь к себе внимание ради ерунды, информировать о том, о чем никто меня не спрашивал. Мои планы по поводу кормления грудью интересуют собравшихся менее всего. Еще раз меня ранит мысль, насколько разошлись наши пути. И вновь мои глаза заполняются слезами. Глупые слезы. Сегодня у меня нет времени плакать. Я должна накраситься, улыбаться на камеру, беседовать с соседями по столу, держать речь, веселиться. Вот чем я должна заниматься. А не плакать.

В момент пробуждения в то утро, когда прошел ровно месяц, моя мачеха все еще спит в соседней комнате. Не глядя на часы, я знаю, что еще рано – в семь она обычно всегда бесшумно встает и выходит гулять с собаками. Прислушавшись, я слышу, как они поскуливают за стенкой. Скоро их скулеж начнет нарастать, и моя мачеха, поспешно одеваясь, зашипит на них, чтобы они замолчали. Собаки находятся в доме, когда моя мачеха здесь. Я ничего не имею против их присутствия. Иван, похоже, тоже, хотя это два бордер-колли с характерными для этой породы резкими движениями и внезапными приступами лая.

Прежде, чем улечься вчера вечером, мы с моей мачехой поговорили о наших судьбах. Впервые за этот месяц мы решились затронуть эту тему. Мы обсудили, какое это ужасное совпадение – что она потеряла моего отца, когда моя младшая сестра была младенцем, и как теперь я, два десятилетия спустя, оказалась в такой же ситуации. У моей мачехи слезы выступили на глаза, когда она рассказала мне, что словно перенеслась на двадцать лет назад, когда я позвонила ей утром после того, как нашла тебя мертвым. В машине она так рыдала, что моя сестра, которой сейчас двадцать лет, стала кричать на нее и заставила остановиться на обочине. «Не хочу еще и тебя потерять», – сказала она. Вчера вечером я спросила свою мачеху, как она вынесла все, что ей пришлось пережить в связи со смертью папы, с грудным ребенком на руках, и она ответила немногословно: «Как-то выдерживаешь – ради ребенка». Вслух я об этом не сказала, но мне подумалось, что ее сила и мудрость – не про меня. Мачеха всегда казалась мне человеком, который вынесет все. Я не такая.

Сегодня наконец-то прошел месяц. Я ждала этого дня. Месяц – это уже рубеж. Я пока еще не поняла, что именно произошло, и еще меньше я понимаю, как быть дальше. Я осознаю, что это не является разумной стратегией – просто считать дни и месяцы, что скоро мне понадобится заполнить время чем-то осмысленным, например, попытаться построить жизнь из того, что мне осталось. Но до этого еще далеко. Ивану скоро десять месяцев, а я на больничном, хотя и в отпуске по уходу за ребенком.