— Ты помнишь ту сказку о птице, которую рассказывал мне в детстве?

— Какую сказку? — спросил брат.

— Сказку о птице, которая разодрала себе грудь и вырвала сердце, потому что ее возлюбленная птица улетела и больше не вернулась.

— Я не рассказывал тебе такой сказки.

— Вспомни, — ответила я. — Рассказывал.

— Если такой сказки не существует, значит, ты ее выдумала.

— Да, я ее выдумала. Сейчас вспомнила. Но я помню, как ты рассказывал мне сказку.

— Ты сама выдумала эту сказку и рассказывала ее самой себе.

Всегда, когда брат, недолго побыв со мной, уходил домой, я ложилась на кровать, накрывалась простыней и, удерживая ее пальцами над головой, смотрела на белое небо.

Бывают мгновения, когда люди отделяются от своей нереальности и в этот короткий период времени ощущают другую, более высокую реальность, будто предчувствуют конечное переплетение судеб, составляющих созвездия Земли, которые можно увидеть только с далекой звезды.

Человеческие судьбы в Гнезде сплетались в удивительные, часто невидимые сети. Иногда в столовой ели, сидя рядом друг с другом, дама, отравившая мужа, и господин, на которого жена замахнулась топором, но ударить не успела.

Одна девушка, гуляя по парку, срывала стебельки травы и затем раскидывала их вокруг себя. Одна старуха перед сном вспоминала о том, как корчевала траву у себя перед домом и разбрасывала ее.

Здесь были люди, которые не могли уснуть, и люди, словно погруженные в вечный сон. И люди, которые боялись засыпать, и люди, которые боялись просыпаться.

Один молодой человек был привезен в Гнездо из-за того, что твердил всем, будто у него нет головы, другой молодой человек был также привезен в Гнездо, но потому, что уверял других, будто у них нет головы.

В небольшой библиотеке один мужчина постоянно держался за голову и выкрикивал: «Слова улетают со страниц! Слова улетают со страниц!» — и повторял это до тех пор, пока остальные читатели не начинали волноваться, и тогда появлялись охранники и уводили его в палату. Одна женщина, когда с ней заговаривали, всегда качала головой влево-вправо, потому что ей казалось, будто слова летят к ней и могут врезаться ей в лоб.

Были люди, которые гримасничали, коверкали голоса, представлялись дьяволами, предлагали выкупить душу, объявляли апокалипсисы, стращали всех скорым наступлением царства тьмы. Были люди, которые постоянно молили о спасении демонов, но не тех, кто считал себя таковым, а демонических существ, невидимых для нас, остальных: они плевали в воздух, бегали перед воздухом, наносили по воздуху удары, угрожали воздуху, испуганно кричали, глядя в воздух.

Каждый раз, когда охранники объявляли, что время прогулки в парке истекло и нам нужно вернуться в свои палаты, одна девушка ложилась на землю, обхватывала ближайшее дерево и долго боролась, пока ее не отцепляли, крича: «Я сон этого дерева! Если вы оторвете меня от дерева, я перестану ему сниться и исчезну!» Другая девушка иногда повторяла: «У моих снов есть листья и ветки, у моих снов есть ствол и кора, у моих снов есть цветы и корни… Мои сны — деревья или, может быть, деревья — мои сны».

Человеческие судьбы в Гнезде сплетались в удивительные, часто невидимые сети.

В нашей палате почти никогда не было тишины. В палате над нами слышались шаги Ганса и Йохана — один шагал медленно и тяжело, словно вместо стоп у него были копыта, другой — быстро и резко. Из соседних палат доносились слова самоосуждения, противное хихиканье, удары головой, кулаками и ногами по стене. Даже когда эти близкие звуки стихали, через окно до нас долетали крики других жителей Гнезда.

Иногда по ночам меня будил голос Клары:

— Проснись, тишина.

Иногда, когда я просыпалась ночью и не слышала ничего — а это случалось редко, — я говорила Кларе:

— Проснись, тишина.

Это был наш уговор: будить друг друга, если наступал момент тишины. И потом мы так и лежали в темноте и молчали в тишине, а услышав первый шум или первый крик, снова закрывали глаза и пытались уснуть.

Клара и я были одними из тех, кому в группах, в сопровождении санитаров, разрешалось покидать территорию больницы и гулять по городу, но ни она, ни я никогда не изъявляли подобного желания, мы оставались с теми, кому было запрещено выходить за пределы психиатрической клиники. Были пациенты, которые умоляли доктора Гете отпустить их хотя бы на несколько минут. Они молитвенно складывали руки и падали перед ним на колени, но он не позволял, не важно, что некоторые из молящих были миролюбивыми, они не причинили бы никакого зла за пределами больницы и не сбежали бы. Доктор Гете объяснял им, что прогулка по городу плохо сказалась бы на их психическом состоянии. И они ждали у ворот Гнезда возвращения тех, кому дозволялось бывать в городе, они ждали их с таким взглядом, с каким ждут вестей из дальних земель, а потом просили рассказать о городе, о людях, обо всем, что находилось за пределами того места, где они спали.

Густав приходил к Кларе каждую первую среду месяца. В одну из таких сред он сказал:

— Мама умерла.

Клара молчала.

— Хочешь вернуться домой?

Клара продолжала молчать.

— Домой… — сказал Густав.

— Нет, — ответила Клара.

Когда в Гнезде бурлили адские крики, когда они питались друг другом, распаляли друг друга и углубляли, мне казалось, что мы попали в какой-то незнакомый, мрачный мир, но все-таки стены нашей палаты защищали нас; время от времени, когда в Гнезде бурлили адские крики, когда они питались друг другом, распаляли друг друга и углубляли, Клара говорила:

— Наша палата словно матка.

Каждую первую субботу месяца доктор Гете читал нам лекции в Большом зале Гнезда. Он объяснял нам природу безумия, уверенный, что таким образом может вызвать перемены в состоянии некоторых из нас, а мы смеялись над ним, кидались скомканными листами бумаги, галдели, мешая ему говорить. А он продолжал объяснять природу безумия.

— А что такое нормальность? — спросила Клара на одной из лекций.

— Нормальность?.. — Доктор Гете на мгновение растерялся. — Нормальность — функционирование согласно законам мира, в котором мы живем.

— Но также можно было бы утверждать, если следовать вашей логике касательно безумия, нормальность есть не что иное, как подчинение общепринятым нормам.

— А что такое безумие? — спросила перед сном Клара.

Если бы я задала этот вопрос брату, он бы ответил мне, что безумие — это когда человеческое Я бессознательно создает новый, совокупный внутренний и внешний мир; этот новый мир устроен согласно желаниям бессознательного, а причиной подобного разрыва с внешним миром является серьезный и мучительный конфликт с реальностью и желаниями.