Уже совсем рассвело, когда местные милиционеры отбыливосвояси, и пришлось еще приводить дом в порядок. Дима отправился в сарай –вырезать кусок фанеры, чтобы хотя бы временно закрыть разбитое окно, откуданемилосердно дуло. Таня отыскала резиновые перчатки и стала отмывать с пола иковра кровь наемника и следы грязных ментовских ботинок. Наконец с хозяйственнымихлопотами было покончено, часы показывали уже десять, и – наступилорасслабление и опустошение.

Журналист опустился на табуретку на кухне и обхватил головуруками. Таня без сил присела напротив.

– Пожалуйста, позвони в больницу, – глухо проговорил Полуянов.

Ему не потребовалось объяснять Тане, в какую больницузвонить и по какому поводу. Она набрала номер и после долгих просьб, уговоров идаже угроз все-таки узнала, что человек с огнестрельным ранением, доставленныйсегодня ночью, жив и состояние его стабильно тяжелое. Девушка пересказалауслышанное журналисту.

– Ф-фу, хоть одна гора с плеч, – вздохнул тот.

– А вторая гора – Надя? – проницательно спросилаСадовникова.

Дима ничего не ответил, только горестно кивнул головой. Вглазах его разлилось страдание.

– Да ладно тебе, – без особой убежденности проговорила Таня,– этот наркоман с пистолетом просто бредил.

– Да не бредил он, не бредил! – вдруг сорвался Полуянов. –Я, конечно, давно чувствовал, что тихоня библиотекарша для Нади – просто маска,но чтоб такое… Ну да, конечно, она меня ревновала, и жестоко… И признаюсь, ядавал ей повод… Но не до такой же степени! И откуда у нее деньги, чтоб нанятькиллеров? И при чем здесь ты? Нет! Не понимаю, не понимаю, не понимаю! – Дима вотчаянии забарабанил кулаком по столу.

Вдруг Татьяне стало ужасно его жалко, и она снова поступилатак, как подсказывало ей чувство, а не сознание: подошла к журналисту ипогладила его по отчаянной и страдающей головушке. И тут он словно с цеписорвался – обхватил руками, стиснул и стал покрывать ее всю, прямо черезодежду, исступленными поцелуями. Потом вскочил и начал целовать шею, плечи,губы… Таня оказалась не в силах сопротивляться и почувствовала, как слабеет… АДима подхватил ее на руки и понес в свою спальню…

Когда она наконец проснулась, за окном уже сгустилисьпо-мартовски долгие сумерки. Первой ее мыслью было: «Вот она, весна! Все-такидобралась и до меня. Принесла свой нечаянный подарок. Как же мне было хорошо!Какой Димка страстный и милый… Неужели он опять, гад, к своей библиотекаршеуйдет? И снова – на десять лет разлука?»

А Полуянов вскочил с кровати и, думая, что она еще спит,босиком пошлепал на кухню. Пока девушка нежилась и потягивалась, чем-то тамгремел и шуршал. Вернулся спустя минут десять, держа в руках поднос с тарелкамии чашками – исходил паром восхитительный омлет, дымился чай, золотились гренкии была настругана сырокопченая колбаска. Татьяна лежала с прикрытыми глазами, иДима поставил поднос на пол, ласково погладил девушку по щеке:

– Просыпайся, милая! – А когда она открыла глаза, добавил: –Что-то жрать ужасно хочется…

Они стали завтракать – в шесть часов вечера! – прямо впостели. Для полного комфорта включили стереосистему. Замурлыкал джаз.

Насытившись, Полуянов счастливо откинулся на кровати ипроговорил с чувством:

– Гос-споди! Я все чего-то искал, метался… А счастье – оновот, было совсем рядом!

От столь ласковых и от души сказанных слов, которыепоказались Татьяне зеркальным отображением ее собственных мыслей, у девушки ажгорло перехватило. Не в силах ничего ответить, она только благодарно погладилаДиму по руке. И тот поцеловал ее – не страстным, ожесточенным утреннимпоцелуем, а ласковым, умудренным – вечерним…

И тут случился кошмар.

За поцелуями и объятиями они забыли обо всем на свете. Апотом… потом Тане вдруг показалось, что на них кто-то смотрит, и внутри у неевсе заледенело. Она дернулась и приподнялась в кровати – и у нее возниклоощущение, что ожил и воплотился наяву ужасный сон: у входа в комнату в кожанойкуртке и с пистолетом в руке безмолвной статуей командора стоял Миша Беркут иглядел на нее и Диму с нехорошей ухмылкой. Глаза его горели безумным огнем.Боже мой, Миша Беркут! Ее непреходящая радость – в первые четыре месяца ихзнакомства – и ее страдание в последние два…

Боже, Беркут! При виде его Таня все поняла – все-все, досамого донышка, в одно мгновение. Как же бешено он ее ревновал! Он былнастоящим маньяком! Мишка читал ее эсэмэски, пробивал по базам данныхтелефонные звонки и влезал в электронный почтовый ящик. Он устраивал скандал,даже когда она осмеливалась поглядеть на другого мужчину, не то что заговоритьс ним. А когда Беркут однажды поднял на нее руку – всего лишь после скромногодевичника, – тогда уж она выгнала его (а надо было еще раньше!). Выгнала окончательнои бесповоротно, велела забыть ее адрес и телефоны, больше не показываться наглаза. Но он… Он, такой сильный внешне мужчина, все писал ей покаянные письма,и пытался объясниться по телефону, и подкарауливал возле работы… Наконец, двенедели назад, исчез, кажется насовсем, и Татьяна вздохнула свободно. А Беркут,оказывается, вот что надумал… Угрожающая эсэмэска, которую Мишка прислал ночьютри дня назад, была неспроста. У него, выходит, началось натуральноеманиакальное весеннее обострение. На почве ревности крыша съехала окончательно…

Таня с ужасом смотрела на вечернего гостя. Дима тоже рывкомприподнялся в кровати.

– Вот вы и попались, голубчики! – с мазохистской улыбочкойпроговорил Беркут. – Я так и знал, так и знал… Хана вам, ребятки… любовнички… –Он вытянул в направлении кровати руку с пистолетом и громко произнес: – Пуф!Пуф!

Таня с Димой непроизвольно дернулись, и Михаил рассмеялсятяжелым, безрадостным смехом.

«Ох, а ведь и правда Беркут сейчас выглядит совершеннобезумным! – пронеслось в мозгу у Татьяны. – Но что же делать? Что делать?Оправдываться? Бесполезно. Объяснять, что он сам, своими руками, толкнул нас сДимой другу к другу в объятия? Тоже бессмысленно… Э-эх, и пистолет у Полуяновазабрали…»

– Слушай, мне просто интересно, а сколько сейчас стоит убитьчеловека? – вдруг спросила девушка, обращаясь к бывшему своему возлюбленному, иголос ее звучал, к собственному Таниному удивлению, спокойно. А в мозгу неслисьобрывки мыслей: «Надо говорить с ним… надо тянуть время, постараться войти вконтакт, успокаивать своей интонацией… умиротворять… Не зря же я на психфакеучилась… Хоть никогда не практиковала, но должны же были меня там чему-тонаучить?»

Беркут опять криво усмехнулся. Но, слава богу, отозвался, ане выстрелил:

– Сколько стоит убить? Недорого, моя лапочка. Должен тебяогорчить, ты стоишь совсем недорого – даже в компании со своим любовничком…

И тут Таня неожиданно спросила совершенно обыденным тоном: