— И оттого нам бесподобно хорошо бывает вместе, верно? — томно улыбнулась она. Ее глаза все еще светились, а лицо излучало блаженство.

— Джебаль тебя не стоит, — промолвил он, окинув ее оценивающим взглядом. — Надо быть сумасшедшим, чтобы променять тебя на пятнадцатилетнюю дурочку.

Зу рассмеялась, усевшись на постели и встряхнув головой. Темные локоны блестящей вуалью рассыпались по грудям: оставались видны только соски.

— Он действительно меня не стоит. Он сам говорил, что ни с одной женщиной не испытывал такого блаженства. И конечно, он дурак, что предпочитает сюсюкать с малюткой Паулиной и что до сих пор хочет ту американку, — но, впрочем, мужчины все дураки!

— Отнюдь не все, — пробурчал он, продолжая одеваться. Зу подошла сзади и потерлась сосками о широкую спину.

— Джебаль собрался во что бы то ни стало овладеть ею — хочет она того или нет. Я-то знаю, что он может вытворять от нетерпения. А она дура. То, как она пытается оттолкнуть его, не доведет до добра.

— А ты твердила, что американка очень хитра, — вкрадчиво напомнил он.

— О, она действительно очень хитра. Я знаю, что она бессовестная лгунья. Я проверяла. Дело в том, что в Гибралтаре и слыхом не слыхали про дипломата по имени Торнтон.

— Так-так, — пробормотал он и спросил: — Когда ты это узнала?

Зу захихикала.

— Пару месяцев назад, — промурлыкала она, игриво покусывая ему шею.

Он молниеносно извернулся и ухватил ее грудь. Зу взвизгнула от боли: он грубо вывернул ей сосок.

— Значит, ты должна была сказать мне об этом два месяца назад!

Она не посмела вырываться, из страха, что ей снова сделают больно.

— Мне и в голову не могло прийти, что тебя это так волнует!

— Еще как могло, — прошипел он. — Ты отлично все знала. Уж не вздумала ли ты меня дурачить?!

В его шепоте звучала нешуточная угроза, а сильные пальцы снова жестоко сжали сосок.

— Нет, что ты! — прохныкала она.

— Никогда ничего от меня не скрывай. — Он отпустил сосок и слегка погладил грудь.

— Обещаю, — выдохнула Зу.

Оба отлично знали, что она лжет.

Он оттолкнул ее, но пока не собирался уходить.

— Это очень интересно, потому что еще с полгода назад я наводил справки, но так и не узнал, какой из моих кораблей привез ее в Триполи.

Зу долго смотрела на него.

— Но разве возможно, чтобы она попала сюда иным путем?

— На свете все возможно, Зу, — холодно улыбнулся он.

Она обхватила его сзади руками, на сей раз щекоча его ягодицы своим лобком, на котором были тщательно выщипаны все волосы.

— Так кто же она такая? И что скрывает?

— А вот это, моя милая, ты непременно должна разнюхать!

Зу улыбнулась и поцеловала его в шею, а потом отодвинулась — любовник не собирался продолжать игру.

— О чем это ты все время думаешь? — капризно поинтересовалась она. — Ты же всю ночь сегодня был не со мною, а витал где-то в облаках!

Обычно он проводил здесь почти всю ночь, услаждая ее полуласками-полупытками.

— Блэкуэлл. Мы должны заставить его дать ответ немедленно.

— Но ты же сказал, что он никогда не примет ислам и не станет водить корабли паши. — Зу потянулась и присела на кровать рядом с ним.

— Я по-прежнему в этом уверен. — Мужчина вскочил. — И чем скорее он признается в этом, тем скорее ему придет конец.

И его лицо осветила злорадная улыбка.

Алекс трясло. Блэкуэлла призвали в тронный зал — наверняка для того, чтобы услышать его решение. Они с Мурадом спешили на другую половину дворца, в потайную комнату. Пленница едва соображала от ужаса.

«Пожалуйста, Господи, не позволь ему умереть!» — молилась она. При одной мысли о том, что выкинет паша в ответ на отказ капитана, ей становилось плохо. Она слишком хорошо знала о самодурстве и жестокости повелителя варваров[7]. Разве он не приговорил к бастонадо своего собственного адмирала, раиса Джовара, за гибель «Мирабуки»?

— Алекс! — дернул ее за руку Мурад. — Твой муж!

Она застыла, заметив, как из-за угла вышел Джебаль. Он направлялся в тронный зал. При виде Алекс он замедлил шаги.

— Доброе утро! — криво улыбнулась Алекс. Только Джебаля сейчас не хватало!

— Оно действительно выдалось отличное, правда? — радостно улыбнулся Джебаль. — А ночь обещает быть и того лучше. — Его взгляд говорил сам за себя.

Алекс была просто не в состоянии думать о вечере и предстоящем празднике — только не сейчас! Не сейчас, когда жизнь Блэкуэлла висит на волоске! Ибо всего минуту назад ее осенила догадка, что если они уже начали менять ход истории, его могут казнить сейчас, за отказ служить паше, а не будущим летом, за любовную интригу. У нее потемнело в глазах.

— Тебе до сих пор не стало лучше? — спросил Джебаль, всматриваясь в ее лицо.

— У меня расстройство желудка, — промямлила Алекс. По крайней мере это было правдой. Не обращая внимания на брезгливое выражение, проступившее на лице мужа, она схватила его за рукав и спросила: — Джебаль, что твой отец сделает с Блэкуэллом, если он откажется превращаться в турка?

— Никогда не говори так про нас, Зохара, это слово употребляют только неверные, христиане! — мгновенно помрачнел Джебаль. — Ты только что оскорбила меня. Я не турок!

— Извини. — Слишком поздно до нее дошло, какую ошибку она совершила, вообще заговорив с мужем на тему, столь милую ее сердцу.

— Почему тебя это интересует?

— Он мой соотечественник.

— Неужели? Но ведь ты давно уже мусульманка, жительница Триполи и к тому же моя жена!

Алекс не нашлась, что ответить.

— Если неверный откажется от отцовского предложения, ему отрубят голову! — запальчиво сообщил Джебаль. — И это будет только справедливо — после всего, что натворил этот Деви-капитан. Ты согласна?

Сзади ее пребольно ущипнул Мурад.

Алекс стояла ни жива, ни мертва.

— Конечно, — невнятно прошептала она.

Джебаль пошел прочь.

Пленница следила за ним, не веря своим ушам, обмирая от страха. Неужели это тот самый добродушный, мягкосердечный человек, которого она знала уже целый год?..

— Он что-то заподозрил, — прервал ее смятенные мысли сердитый шепот Мурада.

— Я вела себя глупо.

— Это еще мягко сказано! И как прикажешь мне впредь печься о твоей безопасности, Алекс?