столь привлекательной, но объяснить это единоверцам едва ли получится. «Делай, что должно, случится, чему суждено», как выразился в своё время римский император Марк Аврелий, который тоже был испанцем.

Гавриил сказал, что этот конфликт — светский, и я вправе поступать по собственному разумению. Как и мусульмане. В конце концов, нынешнюю войну объявил султан. Поднявший меч первым должен быть готов получить ответный удар.

После того как на привале я огласил свой план, спутники ошеломлённо замолчали. Всего нас в этом походе вызвалось сопроводить трое полноправных братьев их Ордена и полдюжины сержантов. Не считая примерно сотни наёмной лёгкой конницы и увязавшегося за нами из любопытства одного светского рыцаря.

— Признаться, — заявил один из тамплиеров, глядя мне в лицо, — поначалу я принял вас за обычного молодого «чайльда».

Я нахмурился, пытаясь распознать незнакомое слово. Не скажу, что силён в английской речи, но отдельные слова разобрать при случае смогу, конечно.

— Чайлд? Ребёнок?

— Не ребёнок, — собеседник улыбнулся в бороду, — у меня на родине этим словом называют молодых знатных аристократов, готовящихся получить посвящение в рыцари. Вроде как их и оруженосцами уже не назвать, но и рыцарями они ещё не являются.

— Хм, я понял. Что ж, могу развеять ваши сомнения, святой брат. До того, как стать рыцарем, я долгое время был послушником в ордене Меча святого Иакова Компостельского. А рыцарем я стал сравнительно недавно, поэтому ваша ошибка простительна и не обидна для меня.

— Вот как? И всё-таки я приношу свои извинения, — рыцарь склонил голову. — Мои слова могли показаться оскорбительными. Моя вина, что я не подумал об этом.

Я невольно хмыкнул, но сидящий сбоку тамплиер воспринял это как подтверждение своим, а не моим мыслям.

— А что ещё я, да и другие братья, могли подумать? Конечно, когда в Тортосу прибыли выкупленные вами из рабства, мы прозрели. Ваши люди ничего не скрывали и поведали всё без утайки. Хотя, сказать по чести, мы и тогда не сразу разобрались в происходящем.

Рыцарь замолчал, но неловкая пауза возникнуть не успела.

— Сэр Хуан, вы действительно собираетесь просто подъехать к сарацинам и вызвать их командира на поединок?

— Да, сэр Зигфрид, именно так я и собираюсь поступить.

Отвечая, мне пришлось повысить голос, чтобы быть услышанным сквозь поднявшийся шум от отдыхающих воинов и их коней. Однако это привлекло внимание других спутников.

— Эм-м… — подал голос почти незнакомый мне светский рыцарь. Сын еврейки, к слову, но при знакомстве он предупредил меня, что того, кто назовёт его евреем, он вызовет на поединок. — Я так понимаю, вы рассчитываете победить?

— Чего я точно НЕ собираюсь, так это проигрывать.

— Сеньор Хуан, не подумайте, что я вас отговариваю, — задумчиво подал голос брат Риккардо, — но что вы будете делать, если сарацины поведут себя неблагородно?

— В этом случае, святой брат, гнев Господень падёт на их головы за столь гнусное вероломство.

— Сэр Хуан, а вам не кажется, что с вашей стороны это провокация?

— А мне нравится. Отличная идея!

— Спасибо, Мэрион. Твоя поддержка неожиданна, хотя и приятна. Но не уверен, что наши мотивы совпадают. Кстати, твоё мороженое уже не за горами.

Я вздохнул, обращаясь на этот раз к Избранной. Обращаться друг к другу по имени при посторонних было бы невежливо, но из официальных фраз почему-то пропадает искренность.

— Нет, прекрасная госпожа, я не считаю это ни провокацией, ни подлостью. Видит Бог, я совершенно искренне хочу попытаться решить этот конфликт миром или хотя бы малой кровью. И для этого готов сойтись в поединке хоть с эмиром крепости, хоть с любым рыцарем или воином, кого он выставит на замену. Если я проиграю, но останусь жив, то предложу за себя выкуп. Если выиграю, то потребую передать мне Красную Башню.

— А почему не Белый Замок? — не сдержала иронии альвийка.

— Это было бы бесчестно с моей стороны, — не принял я шутки. — Крепость стоит намного больше того, что я смог бы предложить в случае своего проигрыша.

— А если вы погибнете?

— Значит такова моя судьба, погибнуть в этот день. Но я не думаю, что до этого дойдёт.

— А если он откажется принять ваш вызов, сэр Хуан?

— Это его право. Тогда я развернусь и просто уеду.

— Просто уедете?

— Да, святой брат, просто уеду. Я служу Богу, как и вы, но мои обязательства отличаются от ваших. Я не являюсь вассалом короля Иерусалимского, не объявлял себя братом вашего Дома, что бы там не утверждали слухи, и лично мне султан войну не объявлял, мой конфликт с ним ещё можно попробовать решить миром. В любом случае, я не собираюсь атаковать первым.

Добавлять, что Маргат был захвачен лишь после того как эмир вероломно приказал бросить меня в темницу, не было нужды. Эту историю знал уже, похоже, весь Северный Левант.

— Я, кажется, понимаю, на что вы намекаете. Но… это может быть истолковано как трусость.

Я досадливо поморщился.

— Не думаю, что меня должно интересовать, что обо мне говорят глупые сплетни.

Вокруг повисла тишина, которую разорвал рассудительный голос второго тамплиера.

— Полагаю, никому не придёт в голову упрекнуть в трусости рыцаря, в одиночку въезжающего в логово сарацин прямо во время войны, чтобы бросить им вызов. Тем более, совершающего это не в первый раз. Но всё-таки, прекрасный брат, что стоит за вашим нежеланием атаковать первым?

— Обет, — неохотно отозвался я, и, понимая, что озвученную позицию необходимо пояснить, не раскрывая лишнего, продолжил:

— Мы все — Его творения. Кто я такой, чтобы обрекать на смерть тех, кому Он даровал жизнь?

— Обет непролития крови? Но вы же не священник, — удивился монах.

— На самом деле кровь — это символ жизни. И я полагаю, что запрет на пролитие крови следует толковать не буквально, а как запрет на лишение жизни. Представление о том, что душа содержится в крови — это суеверие и языческое заблуждение.

— Не уверен, что наш епископ с вами согласится.

— В любом случае ответ на ваш вопрос, святой брат, отрицательный, ведь я и убивал, и проливал кровь. Несомненно, в будущем мне тоже предстоит ещё не раз совершить и то, и другое. Но моя жизнь не менее священна, чем чужая, и любой рыцарь вправе защищать себя и других от зла. А за каждую неправедно отнятую жизнь я дал обет спасти две. Надеюсь, теперь вы понимаете, почему я не хочу обременять себя слишком сильно?

— Я бы даже сказал, что защищать других от зла — это не право, а обязанность рыцаря. Но всё равно,