Клэр молча вынырнула из кровати и пошла в ванную.

Патрик лег на спину и заложил руки за голову. Сегодня ему не слишком хорошо удалось.

Конечно, он сделал все до конца, как положено. Когда же он почувствовал, что ее внимание рассеивается, он приложил все силы, даже пошлепал ее немного, как она любила, облокотившись на одну руку и атлетически вытянувшись.

В ванной включилась автоматическая вентиляция. Патрик прислушался к звуку, заметив, что вентилятор периодически поскрипывал.

Кто-то должен взяться и починить этот мотор.

Патрик приподнял голову, взбил подушку и снова прилег. Конечно, сегодня секс получился не лучшим образом: это было трудно, учитывая размолвку из-за «Айронмена» и то, что в доме они не одни.

Но, если честно, в сексе с Клэр — да и с кем бы то ни было — ему никогда не удавалось расслабиться. Он будто наблюдал за происходящим с расстояния, как бы стоял рядом. Контролировал все со стороны.

Она задумалась — о чем?

Зачем ты так глупо хрюкнул, Патрик?

Она нахмурилась — почему? Я что-то не так делаю?

Если я немного вытянусь, это подчеркнет мышцы пресса.

Когда у Линдсей диагностировали эндометриоз, все стало совсем плохо. Патрик специально не интересовался физиологической стороной болезни, зная, что на него это может подействовать не лучшим образом. Он просто утешал Линдсей и пытался поскорее забыть все, что она говорила. И, кроме того, согласился как можно скорее завести детей. В первую же ночь у него не получилось сосредоточиться: он все время думал о болезни, там внизу. Он пытался выбросить из головы фотографии с медицинского сканера, которые она ему показала: «Вот здесь соединительная ткань врастает в стенку кишечника». И хотя Патрик старался лишний раз не узнавать никаких подробностей, всегда, когда они занимались любовью, внутренний голос шипел ему в ухо: «Эн-до-ме-три-оз. Эн-до-ме-три-оз».

Патрик ведь общался с людьми и смотрел кино иногда: он знал, что не все могли бы разделить его чувства. Знал, что в мире полным-полно гедонистов, этаких неандертальцев, которые заплутали во времени и которым стоило бы родиться в ледниковый период.

Но сам Патрик был не таков.

С тех пор, как он сошелся с Клэр, они приложили тьму усилий, лишь бы не стать одной из тех пар, которые уже не занимаются сексом. Но это получалось все менее и менее естественно, как будто у них было расписание, которого надо придерживаться.

Клэр открыла дверь ванной. Она выключила свет, и неровное жужжание вентиляции смолкло. Она бесшумно прошла сквозь комнату и нырнула в постель.

— Клэр? — сказал Патрик и подумал, что его голос звучит слишком официально для ночного разговора.

— Да, Патрик?

— Ты бы хотела снова выйти замуж?

Он почувствовал, как она зашевелилась на матрасе рядом с ним. Потом услышал, как заскользила ткань, и Клэр села.

Через полминуты она ответила:

— Не знаю.

Патрик вперил взгляд в темноту и ждал, добавит ли она еще что-нибудь.

— Мы ведь уже прошли через это, знаем, каково это, разве нет? — она дотронулась до его груди. — Спи.

Снова шевеление, скольжение простыней. Клэр легла и завернулась в одеяло.

Патрик все еще чувствовал ее прикосновение у себя на груди.

Его удивило, до чего теплая у нее ладонь, и вскоре ему снова захотелось ощутить это тепло.

Он медленно сглотнул:

— Клэр?

— Да, Патрик?

— Я твердо решил участвовать в «Айронмене» в апреле.

— Я хочу спать.

Патрик потрогал, какой плоский у него живот, надеясь хотя бы этим себя утешить. Клэр молчала, поэтому Патрик повернулся на бок и закрыл глаза.

И стал ждать, когда придет сон.

34

Скрип сверху наконец прекратился.

Алекс лежала, завернувшись в одеяло, и слушала тихое размеренное сопение на соседней кровати — сопение, которое изредка прерывалось громким щелчком.

В их первую ночь щелканье привело ее в замешательство. Алекс знала, что многие вещи в мире щелкают — но не носы же! Носы не щелкают!

Когда она наутро спросила об этом у Мэтта, тот рассмеялся.

— Надо было сказать тебе сразу. В детстве я сломал нос, и кусочек кожи или хрящик — короче, не знаю что, — но теперь оно не на своем месте, — он задрал подбородок, чтобы Алекс могла заглянуть в ноздри. — Видишь?

Алекс давно привыкла к этому звуку. Если не получалось заснуть, она прислушивалась к щелканью и засыпала. Алекс спрашивала себя, смогла бы она спать так же спокойно с кем-то другим. С кем-то, кто не щелкает.

«Едва ли придется засыпать с кем-то еще, — думалось ей прежде. — Отношения с Мэттом — это финальная точка. Конец фильма: время для титров».

Теперь же Алекс чувствовала, что совершенно не умеет строить отношения. Да и где ей было научиться? Она немедленно расставалась со всеми мужчинами, которые за ней ухаживали.

Так бывало даже в юности, когда она встречалась с мальчиками — любителями видеокассет. От них веяло чем-то блестящим и ультрамодным, но вся эта новизна быстро меркла.

Может быть, Мэтт — тоже эдакий мальчик с видеомагнитофоном?

Пфф… Пфф… Пфф… Щелк!

Алекс читала, что главный показатель успеха в отношениях — это нравится ли тебе запах человека. Ей и правда нравился запах Мэтта: печенье и шерсть с хорошим, чуть кисловатым оттенком. Запах, который она любила вдыхать, положив Мэтту голову на грудь.

А Мэтт считал, что Клэр пахла домом. Хотя он теперь жил в доме Алекс. Фактически это был их общий дом!

Да, они не покупали его вместе. Но дом был напичкан барахлом Мэтта: виниловыми пластинками, ботинками, придурковатым снаряжением для скейтбордистов — так что если Мэтт не считал этот дом домом, то мог бы, черт возьми, вести себя и поаккуратнее, как и полагается гостю!

Алекс гневно завертелась, разворошив постельный кокон. Она снова обернула вокруг себя одеяло и подоткнула углы, чтобы не проникал холодный воздух. Ночь продолжалась.

Пф… Пф… Пф… Щелк!