Я молча кивнула. Взяв бокалы, мы сплели руки и, сблизившись почти вплотную, сделали по глотку. Время последнего разговора все приближалось, надо было или решаться, или полностью отбросить эту идею. Меня бросало то в жар, то в холод. Решиться на откровенный разговор оказалось слишком сложно. Поднимая взгляд от бокала, я вида сияющие глаза Панкратова, и те слова, которые должна была ему сказать, застревали в горле.

— Валерий, вы догадываетесь, почему я вас позвала? — наконец выдавила я. Собственный мгновенно охрипший голос показался мне омерзительным.

— Надеюсь, не для того, чтобы предложить остаться друзьями? — рассмеялся он. — Это был бы слишком сильный облом. А кстати, Лара, мы ведь уже перешли на «ты».

Я кивнула, пытаясь справиться со спазмом, сдавившим горло. А если прекратить этот разговор, не раскрывая карты, оставить все как есть? Он мне очень нравится, у нас может начаться красивый роман, я наконец-то почувствую себя желанной женщиной… Но Лиля… Я так никогда и не узнаю, как она умерла!

— Да, Валера… — нет, я не смогу уже остановиться. Я слишком долго ждала этого разговора. — Но я хочу знать… Как тебя зовут на самом деле?

Он молчал. Сжимая в вспотевших ладонях бокал, я наконец решилась поднять взгляд. В его темных глазах не было удивления, не было них и страха. Только тоска… глубокая, беспросветная тоска.

Тем не менее, его голос звучал почти рассеянно:

— Ларочка, ты о чем?

— Ты не Валерий Панкратов. — мне казалось, что я рублю топором все, что могло быть хорошего в моей жизни. — Ты один из тех девяти, кто пошел на гору и не вернулся. Мне следовало понять это раньше, еще тогда, когда тут корчился в муках беспамятства бедняжка Юрик. Тебя не было в родном городе много лет, ты изменился, но Тамара Чудинова все равно тебя узнала, и ты убил ее. А потом убил и ее мужа. Задушил моим пояском. За что, бедняга ведь так тебя и не вспомнил?

— Он почти вспомнил. — невесело усмехнулся мой собеседник. — Ему мешал страх. Я видел, как он на меня смотрит… да он уже вспоминал, только никак не мог поверить сам себе. Это было делом нескольких дней… в крайнем случае — недель. Я не мог так рисковать.

— Ты сам говорил, что срок давности давно миновал, чего тебе было бояться?

— Ничего не бояться мог Димка Щеглов, если бы остался жив. Даже если б он убил всю группу, его уже нельзя было бы судить за давностью лет. Но старший следователь по особо важным делам Валерий Панкратов не мог допустить разоблачения. Так что ты мне очень помогла, Ларочка. Я не мог сам договориться с ним о рандеву, посидеть в кафе на глазах у изумленной публики, а потом отвести в ближайшие кусты и убить. И никак не мог придумать ничего подходящего, а время поджимало, он мог меня узнать в любой момент. А ты заманила его сюда, в лес, да еще и обеспечила мне алиби.

— Ты вовсе не сидел тогда в машине, верно? Ты ждал его в кустах по дороге к эстраде? А потом, после убийства, позвонил мне оттуда, и велел никуда не ходить самой, а ждать тебя за кафе — чтобы я не поняла, откуда ты пришел? Как же я не догадалась!

— Как ты могла о таком подумать. — он криво усмехнулся. — Ты мне доверяла, я это ценю. И дала все нужные показания. А кстати… как ты догадалась?

— Никто, кроме тебя, не мог взять пояс от моего платья. То есть мог еще Игорь, на него я и думала вначале. Если бы он оказался маньяком, я продолжала бы так думать и дальше. Но… ему незачем было брать пояс, а Николай его взять физически не мог, он не бывал в моем доме. А когда я поняла это… дальше уже было легче. Значит, Чудинова убил не маньяк. А тот, кого он так хотел вспомнить. Кого же он вспоминал? Разумеется, того, кого уже узнала его жена. Тамару убили за то, что она встретила кого-то из той экспедиции, значит, речь шла об одном из выживших. Кто же он, человек-призрак, вернувшийся из царства мертвых? Чудинову и мне звонил Щеглов. Но если бы Щеглов выжил, вернулся домой под своей фамилией и всем позвонил, он не стал бы уничтожать свидетелей. Зачем, если он и не скрывался? И главное — как Чудинов мог узнать или не узнать Щеглова? Он его не видел, лишь слышал по телефону механический голос… но почти каждый день общался с тобой. Это же ты звонил, чтобы его запутать, верно? Я это поняла как-то сразу, как только сопоставила факты. Пазл сложился. Ты — один из девяти студентов, и ты — не Щеглов. Видишь, как все просто?

— Понятно… — он задумчиво кивнул. — Не повезло мне — маньяком оказался не твой муж. Я тоже думал на него — и потому без опаски взял у тебя пояс. И в довершение к неудачам, у настоящего маньяка оказалось железное алиби. А то Чудинова на него бы и повесили…

— Так кто же ты? Который из…?

— Эдуард. Эдик.

— Эдик Тарханов — медленно проговорила я, чувствуя, как к горлу подступает ком. — Это в тебя Лиля была влюблена. Только ради тебя она поехала в тот поход. А ты ее убил? Убил???

— Нет! — он выкрикнул это надтреснутым, больным голосом. — Нет! Я пытался ее спасти… Изо всех сил пытался, но у меня не получилось…

Его голос сорвался, какое-то время он молчал, сжимая в побелевших пальцах полный бокал. Но когда снова заговорил, его голос звучал спокойно, хоть и излишне тихо:

— Я ее тоже любил. До сих пор люблю. Ты на нее очень похожа, наверное, поэтому я полюбил тебя сразу, как только увидел. До сих пор я никого не мог полюбить… не мог забыть, как страшно она погибла…

— Эдик… — мне удалось справиться со слезами. — Расскажи, как она погибла?

Он снова долго молчал. Я пыталась отпить немного мартини, но горло сжал спазм, и я осторожно поставила бокал обратно на столик. На своего спутника я старалась не смотреть, давая ему время собраться с мыслями. Но его вопрос выбил меня из колеи:

— Лара… Ты уверена, что хочешь это узнать?

— Но… я ждала этого много лет! Всю жизнь! Я не хочу этого знать, не хочу! Но я должна!!!

— Пусть будет по-твоему. — он судорожно вздохнул и начал рассказ.

Он рассказывал все, не жалея себя. О своем нищем детстве, об ограблении старушек, об изумрудах, которые должен был передать на той злосчастной горе охранникам с приисков. Четко выговаривая слова, помогая себе нервными жестами, рассказал, как Лиля, одурманенная метиловым спиртом, начала срывать с себя одежду. Когда он приложил тонкие пальцы к глазам, показывая, как моя сестра пыталась их выдавить, я не выдержала, упала лицом на стол, на стиснутые руки и зарыдала. Он замолчал, не пытаясь меня успокоить.

Рыдала я долго, пока не почувствовала, что уже задыхаюсь, что слезы кончились, разъев глаза… Лишь тогда, задыхаясь, прошептала:

— Ты видел это… Видел и ничего не делал…

— Я не мог ничего сделать. Все закончилось слишком быстро. И пойми, я не знал в тот момент, чем ее отравили. Да и если бы знал — противоядия все равно не было…

Я еще долго всхлипывала, пока он не заговорил снова. Его голос звучал тихо, но я слышала каждое слово:

— Я не хотел тогда жить, думал остаться там и замерзнуть рядом с ее телом. Но все уже было решено за меня. Мне вручили изумруды и на снегоходе доставили вниз. Я должен был своим ходом добраться до родного города и передать камни заказчику, но сделать этого я не мог… У меня элементарно не было денег. Да и потом, что ждало меня на родине? Я не сомневался, что убитого бандита с изуродованным лицом опознают, как студента Тарханова, но если я вернусь… Обязательно найдутся доброхоты, которые опознают меня и донесут в милицию. И я решил не возвращаться.