Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По щекам потекли горячие слезы.
Обуреваемая по-детски жалкой надеждой, что это оградит меня от нахлынувших проблем и снедающего одиночества, я забралась с головой под одеяло. С губ сорвался тихий жалобный стон. Я зажала рот руками, до боли впившись зубами в палец, — ночью кто-то перевязал мои ладони хлопковыми лентами. Этот кто-то защитил мои шрамы от чужих глаз, но явно видел их сам, и впервые я не испытала страха. Мне было безразлично, у меня не было сил размышлять об этом человеке. Всё, о чем я могла думать — это неистовый огонь, медленно пожирающий изнутри.
Внезапно грудь сдавило тисками, дыхание спёрло. Я жадно хватала ртом, но не могла сделать и вдоха. Перед глазами стремительно темнело. Я в панике отбросила одеяло, вскочила с кровати, но ноги предательски налились свинцом. В попытке ухватиться за тумбу, мои дрожащие пальцы лишь проскользили по холодному серебру подноса, — кто-то оставил его у кровати вместе с влажными полотенцами и чашкой, наполненной темной настойкой, — он съехал на край, опасно накренился и, потеряв опору, вместе со мной обрушился на пол. По комнате разнесся оглушительный звон.
Я не сдержала сдавленного крика.
Тело полыхало огнем, сердце превратилось в раскалённый уголек, выжигающий во мне дыру. Боль стала невыносимой. Я вновь закричала сквозь слезы, застилающие ничего невидящие глаза, сжалась в тугой комок, прижавшись щекой к прохладному паркету, и в отчаянной попытке вырвать обжигающий камень из груди до боли вонзила ногти в кожу.
Кровь шумела в ушах и за бешенным стуком собственного сердца я не могла разобрать чужих голосов, — встревоженных и дрожащих, — наполнивших спальню. Кто-то перевернул меня на спину, зажал запястья, не позволяя дотянуться до разодранной шеи и груди. На лоб опустилось холодное полотенце и нос защипало от горьких трав. На краткий миг жар обманчиво отступил. Я набрала полную грудь воздуха, словно несостоявшаяся утопленница, которую только что вытащили из бурной реки, и в этот момент меня вновь накрыло сокрушительной волной боли. С губ сорвался истошный крик, я выгнулась дугой, попыталась дотянуться до своей груди, в которую будто вонзили раскалённое копье.
Его нужно лишь достать и всё закончится…
Но внезапно сквозь белесую пелену боли, наполнившую мое сознание, прорвалась непомерная усталость. Тело мгновенно обмякло, и я провалилась в блаженную тьму.
Шейн был первым кого я увидела, когда пришла в себя. Я всё так же лежала на полу, а моя голова покоилась на коленях друга. Шеонна сидела неподалеку. Поймав мой проясняющийся взгляд, подруга заметно оживилась, её плечи распрямились, а на лице растаяли хмурые тени. Элья тоже была здесь. Она сменила мокрое полотенце на моем лбу и, устало улыбнувшись, произнесла что-то ободряющее, но её слова уплыли от меня, будто подхваченные темной водой, из которой я, кажется, так до конца и не выбралась. Служанка вновь заговорила, Шейн кивнул и расслабил пальцы, стискивающие мои запястья. Отяжелевшие руки безвольно опустились на живот. Сквозь повязки я чувствовала теплую ладонь друга, которую он не спешил убирать, мягко сжав мои пальцы. Сил, чтобы противиться прикосновениям не осталось, любое движение отзывалось ломотой в костях. Я чувствовала себя потерянной и совершенно опустошённой. И мне было всё равно что происходит вокруг.
Обжигающая буря в моем теле и разуме стихла и где-то на задворках сознания замаячила мысль, оставленная Эспером перед уходом, будто записка, приколотая к приоткрытой двери: «я вернусь». Я тянулась к ней словно к спасательному кругу, но очередная сокрушительная волна боли настигла меня прежде, чем я успела её коснуться.
Огонь вновь объял моё сердце.
❊ ❊ ❊
Ночью вернулись кошмары.
— Нужно снять с нее эту проклятую штуковину, — однажды сквозь вязкую пелену сна прорвался раздраженный голос Шейна.
— Невозможно, — устало ответил Велизар Омьен. — Кристалл не отпустит Алессу, а я не могу противостоять магии, природу которой не понимаю. Нам остаётся лишь надеяться, что вскоре это пройдет, и пытаться облегчить ее боль.
— Должен быть хоть какой-то способ, — воспротивился друг.
Кровать мягко отпружинила, когда кто-то сел рядом. Я с трудом разлепила будто налитые свинцом веки и увидела перед собой Элью. Тусклый, едва живой свет Слезы Эрии, оставленной на комоде в дальнем углу, очерчивал два широкоплечих силуэта у изножья. Служанка провела холодным полотенцем по моей щеке и, воспользовавшись моим пробуждением, осторожно приподняла голову и приложила к губам чашку. Кривясь, я сделала глоток горькой настойки и тут же погрузилась в очередной мучительный сон.
В следующий раз проснулась я только после полудня. Некоторое время неподвижно лежала на влажной от пота простыни, прижав к груди скомканное одеяло и прислушиваясь к мерному биению собственного сердца. Связь с тамиру не спешила испепелять меня изнутри и вновь ломать кости. Погас её огонь навсегда или всего лишь дал обманчивую передышку перед очередной сокрушительной бурей, — об этом думать я не хотела. Тело всё еще ныло при каждом движении, но эта едва уловимая боль казалась сладкой, — она напоминала о том, что я всё еще жива и не стремилась меня убить. Главное избегать опрометчивых движений, — не тянуться к недосягаемому разуму Эспера, — и тогда пробужденное нашей Связью пламя не разгорится вновь, а останется в груди лишь тлеющими угольками.
На ватных ногах я добрела до ванной, стянула с себя липкую, пропахшую потом сорочку и не удивилась, обнаружив под ней тугие бинты, покрывшие тело от шеи до груди. Снять их я смогла лишь под прохладной водой, — ткань напиталась кровью и присохла к глубоким царапинам, которые я нанесла себе в беспамятстве. Со стороны могло показаться будто на меня напал дикий зверь и исполосовал когтями в попытке вскрыть грудную клетку. Я переоделась в платье с высоким воротом, сменила повязки на ладонях и выскользнула из дома прежде, чем Элья или кто-либо ещё пришли меня навестить. Уходя, я слышала звон посуды, доносящийся из столовой.
Я не знала куда иду.
Ноги вывели меня на широкую оживленную улицу и понесли к дальнему концу Эллора. Вокруг бурлила жизнь, но я не ощущала себя её частью: женщины спорили у прилавка с пряностями, мужики перебрасывались красноречивыми ругательствами у обочины, пытаясь выяснить кто виноват в перевернутых ящиках с фруктами и отловить озорных гогочущих детей, снующих рядом и набивающих карманы спелыми яблоками и фруктами с мостовой. Мне не хотелось ни смеяться, ни злиться, ни плакать, словно все мои человеческие эмоции иссохли в жаре вчерашнего огня.
Понурив голову, я едва замечала людей, даже когда задевала встречных прохожих плечом. Не сбавляя шаг, я
