повел ухом, когда женщина опустилась на траву, и вопреки своей природе она неожиданно почувствовала жалость к зверю.

— Что же ты наделал, родной, — тихо прошептала ведьма.

Мальчик удивленно заморгал и с трудом приподнялся на ослабших руках.

— О чем ты мама? — спросил он.

— О звере.

Ведьма ласково коснулась холодной щеки сына, провела большим пальцем по бледным губам, стирая с них темную кровь, — кожу неприятно защипало от чуждой волчьей магии, а сердце болезненно сжалось.

— Я спас его, — недоуменно пролепетал мальчик. — Я дал ему Силу и помог обрести свободу, в которой он так нуждался.

Ведьма с грустью улыбнулась в ответ.

Каким бы могуществом и древними Знаниями не обладал ее ребёнок, он всё еще оставался на половину человеком и, как многие люди, с легкостью предавался самообману, если тот мог унять боль хоть ненадолго. Может в то мгновение, когда его сознание, блуждающее по миру в попытке спрятаться от агонии, всё чаще и чаще терзающей тело, впервые, совершенно случайно коснулось живого существа за тысячу миль от Болот, мальчик действительно помог от всего сердца. Он освободил тамиру от пленительных уз звериного Короля, подарил Силу, которая заострила смертоносные когти. Но после ребенок уже не смог найти в себе сил, чтобы покинуть его — разум полный любви, счастья и жизни. Мальчик обманул себя, уверился в том, что зверь всё еще нуждается в его помощи, защите и не было для него места безопаснее, чем Болта.

Ведьма понимала: всё чего на самом деле желал её ребенок — это жить под солнцем, не заслоненным тенью Саит, вдыхать затхлый запах родных земель, не ощущая боли, раздирающей легкие. И касаясь волчьего разума, он на краткий миг забывал о ней, чувствовал себя по-настоящему живым. Но однажды этого стало мало, мальчик возжелал спрятаться в чужом сознании от пристального взора Старухи. Ведьма не вмешалась, закрыла глаза, когда её сын вкусил волчью кровь и напоил зверя собственной, и теперь острые когти вины болезненно скребли по ее сердцу.

— Мама, — встревоженно позвал ее мальчик, когда молчание затянулось, тишина стала невыносимой и из пелены тумана, затянувшего сад, донесся шорох чужих одежд.

Ведьма встрепенулось, будто пробудившись ото сна, и положила руки на хрупкие плечи сына.

— Отпусти его, — попросила она. — Этот зверь достаточно настрадался, будучи заперт на болотах вдали от стаи, которая в нем нуждается. Неужели ты не слышишь их вой? Вся Чаща вторит их потере. Ты помог ему. Ты подарил ему свободу, о которой тамиру могут лишь мечтать, но после отнял ее потому, что боишься сгореть в одиночестве. Но разве это справедливая цена? — ведьма пригладила растрепавшиеся волосы сына. — Отпусти. Позволь же ему хотябы умереть свободным.

Мальчик перевел растерянный взгляд на спящего волка, его бока тяжело вздымались, каждый вздох давался с трудом, но зверь всё еще боролся с человеческой кровью, медленно отравляющей его тело.

— Умереть, — эхом повторил ребёнок, его глаза округлились от осознания. — Я не хотел его убивать, мама. Я… — он запнулся, — я лишь хотел увидеть его мир.

Глава 11

Он завидовал свободе Старцев с малых лет.

Проклятье, века назад пропетое ведьмами, заковало тамиру в темницы собственных тел, они стали пленниками Чащи и своего Короля. Нестерпимо жгучие узы его разума подобно острым струнам оплели всю стаю, проникли в самые сокровенные мысли, не позволяя остаться в тайне ни одной из них, связали лапы, не давая шанса покинуть древние руины в которых волки нашли безопасное пристанище. И лишь к Старцам Король никогда не протягивал свои призрачные когти.

Задолго до того, как черная шкура окрасилась в рыжий, а широкая морда по-лисьи заострилась, молодой волк с жадностью наблюдал за Старцами, свободно покидающими Чащу, провожал их взглядом из густого подлеска, и не понимал, почему обладая подобной свободой мудрые волки никогда не уходили насовсем, рано или поздно возвращаясь во мрак разрушенного города. Он сгорал от зависти, слушая их смелые приглушенные беседы, — любым другим волкам Король бы уже связал пасти и в наказание всего лишь за мимолетную невысказанную мысль вывернул разум на изнанку.

Старцы часто подкармливали мечтателей сладкими сказками о временах, когда тамиру еще передвигались на двух ногах, обзаводились собственными домами и жили среди людей, ничем от них не отличаясь. Но помимо житейских историй, — порой грустных, порой веселых, — за потускневшими, будто подернутыми пеленой, взорами мудрых волков хранилась память и о том роковом дне, когда ведьмы наложили свои чары. Старцы помнили боль с которой сползала человеческая кожа, помнили, как против воли ломались кости, и помнили ужас, обуявший волчьих предков, когда черная шкура запечатала их души в звериных телах. Эти воспоминания были для Старцев одновременно благодатью и тяжкой ношей. Король подарил им свободу, потому что боялся погрязнуть в трясине чужого прошлого. Но эта свобода была полна холодного одиночества, неунывающей боли и жутких кошмаров, которые овладевали сознанием с заходом солнца, прокладывали себе путь острыми иглами под кожей и вонзались в холку ледяными когтями.

Молодой волк хорошо знал о боли Старцев. Ни одну ночь он провел под боком дрожащей матери, вслушиваясь в ее тихое, неразборчивое бормотание, изредка прерываемое сдавленным скулежом. И не смотря на зависть, которую он испытывал к мудрым волкам, он никогда не желал для себя их участи, — свобода не стоила ни бремени многовековых воспоминаний, ни пережитой и принесённой смерти, через которую лежал путь к разорванным узам.

На его глазах из этого мира ушли трое Старцев и одной из них стала его мать.

Когда пепельная седина касалась жесткой черной шкуры и годы брали своё, мудрые старые волки на ослабевших лапах в последний раз поднимались по ступеням разрушенного храма в сердце Чащи, — густая зелень увила его останки задолго до того, как в Гехейн пришли первые боги, — и ждали тех, кто осмелится вкусить их кровь, разделить мучительно страшное мгновение смерти и забрать с собой память нескольких поколений. Занять их место решались не многие, лишь самые отчаянные мечтатели, тешащие себя фантазиями о побеге из Чащи, но судьба их всегда была одинакова, — груз памяти прижимал лапы к холодной лесной земле и новоиспеченные Старцы никогда надолго не покидали холодных руин.

Это был священный ритуал и благородная смерть для Старца. Но по воле людей его мать её не удостоилась.

Он нашел её на берегу каменистой реки. Шерсть на боку черной волчицы выгорела от соприкосновения с магией зачарованных Слёз, из широкой зияющей раны сочилась тёмная кровь, веки были плотно сомкнуты, натужное дыхание ослабевало с