Неожиданно мимо нас промчались шумные, как стайка альмов, дети. Подруга инстинктивно схватила меня за локоть и прижала к краю дороги, едва не смахнув с соседнего лотка резные фигурки. Продавец возмущенно выругался, а мы, переглянувшись, лишь нервно хихикнули.

«Не нравится мне это,» — вдруг услышала я голос Эспера, и бросила встревоженный взгляд на удаляющиеся спины детей. Рука рефлекторно легла на грудь, где под платьем прятался кристалл. Но, кажется, тамиру даже не заметил эту шумную компанию.

«В городе тамиру, — ответил зверь и пояснил, почувствовав мое недоумение. — На севере полно людей, которые лояльно относятся к моему народу, они считают себя прогрессивными, бросают вызов предубеждениям и старым сказкам, которыми впору пугать лишь деревенских детей. И до меня доходили слухи, кто кто-то из тамиру даже заключал тайные и сомнительные союзы с такими людьми. Но приходить вслед за ними на юг это безрассудно и слишком опасно».

«Но ведь ты пришел, — недоуменно возразила я, — и удачно скрываешься от чужих глаз».

«Скрыться одному зверю гораздо проще, чем десятку. Стоит хоть одному из нас случайно показаться на людях, начнется охота».

Я потупила взгляд, обдумывая слова Эспера.

Шеонна нырнула сквозь толпу к очередному торговому лотку в поисках безделушки, на которую можно было разменять несколько монет, врученных Велизаром Омьеном. Я последовала за ней, но тут мое внимание привлекла группа людей, полукругом обступившая кибитку оставленную на обочине.

Повинуясь любопытству, я подошла ближе и выглянула из-за спин зевак. На краю повозки под алым куполом ткани сидел пожилой, но крепко сложенный человек с короткой светлой бородой. Его лицо пересекал длинный белый шрам, а голову венчал золотой обруч, в который были инкрустированы четыре маленькие Слезы Эрии. Украшение выглядело до нелепости изысканно, и должно было принадлежать какому-нибудь королю из сказок, а не бродяге в потертом дублете. Но самым удивительным во внешности человека были руки, точнее их отсутствие, — на равном расстоянии от торса парили золотые протезы, жестикулирующие в такт словам барда.

«Боркас Золоторукий, — довольно промурлыкал Эспер. — Поговаривают, рук его лишило невиданное существо из гор Дариона, которое он после трагедии окрестил своим же именем — боркасор, а самого зверя как прежде, так и после никто больше не встречал».

«Это правда?» — удивилась я.

«Он же сказочник, Алесса, в его словах столько же правды, сколько и лжи» — туманно ответил тамиру.

Он с нескрываемым удовольствием слушал вместе со мной тихую историю барда, но внезапно его внимание переключилось на что-то более интересное, и я почувствовала опустошающую пустоту на месте его сознания: финал истории я дослушала в одиночестве. Когда рассказ Боркаса Золоторукого подошел к концу, дети загалдели, требуя новую историю, но мужчина весело рассмеялся и похлопал протезом по мешочку, лежащему рядом с ним. В мешочке зазвенели монеты, и дети наперегонки кинулись к нему, первый чья монета упала в мешочек обрел право выбрать следующую историю.

Я пробралась в первый ряд. Когда настало время новой истории, я нашла в себе силы и храбрость броситься к мешочку, чтобы первой кинуть свою монету.

— Что ты хочешь услышать, дитя? — поинтересовался бард.

— Есть ли у вас истории о тамиру? — недолго думая, спросила я, но отчего-то мои слова прозвучали столь тихо, что я засомневалась, услышал ли их сказочник.

Боркас Золоторукий снисходительно улыбнулся, склонился к моему уху и так же тихо ответил:

— По эту сторону Разлома, дитя, я могу рассказать лишь о несчастьях, которые приносят волки. Ты действительно желаешь услышать именно такую историю?

Не задумываясь, я отрицательно покачала головой: подобными историями полнились местные библиотеки, и я не желала вновь слушать их. Боркас Золоторукий вложил монету мне в руку, и я вздрогнула от безжизненного холода протеза, когда он накрыл мою ладонь.

— Если однажды мы встретимся на севере, вновь попроси меня рассказать историю, — он лучезарно улыбнулся.

Спрятав монету в карман, я отошла в сторону, не скрывая своего мрачного настроения. Люди тихо зашептались, явно удивленные отказом барда, и я поспешила скрыться от их любопытных глаз. За спиной звякнула монета, и внимание людей вновь устремилось к словам сказочника.

Выскользнув из толпы, я медленно побрела вперед, выискивая Шеонну.

Настроение испортилось окончательно. До этого дня я по-настоящему не придавала значения тому, как сильно сказки влияли на умы людей, как слепо южане верили в древние рукописи, не желая принимать изменения этого мира и учиться жить с его обитателями. Я погрузилась в мрачные мысли так глубоко, что едва заметила, когда мой разум оказался в плену Эспера.

— Ты думаешь я не знаю о том, что творит моя дочь? — холодно спросила женщина.

Офелия Моорэт с трудом сдерживала дрожь в теле — стоять на ногах ей было невыносимо сложно. И даже Шейн, поддерживающий под руку, не облегчал мучений.

— Ты забываешь, что я Видящая, Шейн, — продолжила женщина, — я вижу все, что происходит с моими детьми или мужем каждую проклятую секунду, не важно хочу я того или нет. Эта мерзкая Древняя Кровь пожирает меня изнутри. И я очень рада, что в один прекрасный момент Лу выжгла ее из своего тела. Моя дочь проживет долгую, свободную жизнь, хоть для этого ей и пришлось пожертвовать частью себя.

— И людьми, — добавил Шейн.

Женщина резко отшатнулась, словно он нанес ей удар. Шейн рефлекторно подхватил ее под руку, помогая устоять на ослабевших ногах.

— Держи свой рот на замке, Шейн, — зарычала женщина. — Помни, что я в любой момент могу выдать все твои тайны, если твой язык будет угрожать моей семье.

— Я держу данное слово, но ваша дочь требует большего, она хочет, чтобы я нарушил закон и помог бежать Маркусу Лэнну.

— Ты так печешься о морали и законе, но с легкостью переступаешь их ради собственной выгоды. Неужели нарушить закон страшнее, чем разрушить жизнь сестры?

— Я сделал это ради ее же блага.

Офелия безрадостно рассмеялась:

— Благо, — передразнила она и уже серьезно добавила. — Просто подыграй Лукреции, этому оборванцу Лэнну недолго осталось торчать в тюрьме, как и на этом свете…

«Хватит! — я оттолкнулась от разума Эспера с такой силой, что с легкостью рухнула бы на землю, если бы уже не сидела — ощущение было будто мою душу силой вбили обратно в тело. — Я не хочу этого видеть! Не хочу…»

«Ты сама влезла в мою голову,» — в голосе тамиру послышалась обида.

Открыв глаза, я обнаружила себя сидящей на нижней ступеньке в тени двухэтажного домика, одного из тех, которые окружали центральную площадь разноцветным кольцом. К большому изумлению я