кампании в России попал в плен и погиб в результате лишений, выпавших на его долю при великом отступлении.

Менее чем через два года настойчивая Элеонор нашла третьего мужа, снова воина, на этот раз служившего в войсках короля Баварии. С падением Наполеона в 1814 году к ней возвратился первый муж Ревель, который давно ждал подходящего момента. Он представил себя обманутым мужем, жертвой «тирана» и занялся шантажом бывшей жены. Когда первоначальные наскоки не увенчались успехом, он подал на нее новые иски, но ничего не добился, то ли потому, что она оказалась для него орешком не по зубам из-за своей твердости, то ли собственная его репутация была слишком подмочена, по мнению судей. Он успокоился на том, что написал брошюру, в которой изложил все свои беды.

Гораздо более удачливым оказался молодой шантажист, который портил жизнь Элеонор в среднем ее возрасте. Ее сын Леон оказался еще более нахальным наглецом, чем Ревель, а также и более удачливым в занятии, которое избрал для извлечения средств к существованию.

В своем завещании, продиктованном незадолго до смерти на острове Святой Елены, Наполеон высказал некоторую надежду на то, что юный Леон станет судьей, «если проявит к этому склонность». Леон не стал судьей, но продемонстрировал явную склонность к тяжбам. Всю свою жизнь он подавал исковые заявления в суды и писал мемуары, чтобы, добыв денег, тут же промотать их в азартных играх.

Практически о нем больше нечего рассказать, помимо такой вот его странной привязанности к закону на протяжении всей его жизни. Год за годом, десятилетие за десятилетием он судился и судился из-за наличных денег, выдвигая против своей несчастной матери чудовищные обвинения и без конца назойливо вымогая у правительственных учреждений кредиты и подачки. Не было конца его притязаниям, некоторые из коих звучали настолько дико и неправдоподобно, что можно было заподозрить в ущербности его психику. Изредка усилия Леона приносили ограниченные успехи, но выклянченные им деньги сразу же улетали на ветер, после чего он вновь садился за письменный стол, чтобы выдвинуть кому-нибудь еще более экстравагантные требования.

Племянник отца Леона Наполеон III считал его отчаянным занудой. На одном этапе своей карьеры Леон отбросил в сторону закон и вызвал Человека декабря на дуэль. Несмотря на это, Наполеон III установил потрясающему паразиту пенсию в шестьсот франков и оплатил наследие Наполеона общим размером в четверть миллиона франков.

Из сумм, выделяемых на содержание членов королевской семьи, десятки раз оплачивались его долги, но он продолжал тратить, тратить и судиться, прикрываясь именем своего знаменитого отца, чтобы осуществлять невероятные планы, любой из которых был нацелен на то, чтобы увеличить славу и богатство Леона Денуэля.

Можно надеяться, что Элеонор привыкла к вымогательствам своего бывшего мужа и полоумного сына и что в более поздний период своей жизни она была вознаграждена за несчастья, преследовавшие ее в юности и в зрелом возрасте. Она так и не проявила себя на общественном поприще, но, должно быть, научилась распоряжаться деньгами, ибо, несмотря на бесконечные вымогательства Леона, сумела сохранить нетронутой основную часть состояния. Это стало возможным лишь благодаря эмиграции Леона в Соединенные Штаты, где он нашел скромную замену своей матери, женившись, как свидетельствуют записи, на кухарке.

Элеонор умерла в приличных условиях 30 января 1868 года, когда Второй империи оставалось существовать всего два года, прежде чем ее раздавят пруссаки Бисмарка. Элеонор тогда исполнилось восемьдесят, и она пережила отца своего ребенка почти на сорок семь лет. Вроде бы никто из ее современников ничего не написал о более позднем периоде ее жизни. Она не представляла общественного интереса подобно некоторым актрисам, благосклонность к которым она разделяла с императором так недолго. Ее единственное притязание на славу основывается на том, что она предоставила доказательство способности Наполеона зачать ребенка, и это, как показали события, оказалось немалым достижением, так как привело в движение скрипучий механизм государственного управления, следствием чего явился брак с австриячкой. А это, в свою очередь, оказало важное воздействие на распад и перегруппировку империй.

В этом смысле Элеонор из Ла-Плень заслужила свое место в истории, возможно, более видное место, чем некоторые более яркие куртизанки, раньше ее отозвавшиеся на приглашения Константа и последовавшие за ним через черный ход и извилистые переходы в личные покои императора.

Глава 15

«Насколько длинны зимние ночи…»

В декабре 1806 года Наполеон писал Жозефине письма, в которых изливал тоску по ней и свои теплые к ней чувства. В таком духе он не писал с тех пор, как в Италии сворачивал с дороги и посылал ей признания, занявшие свое место в ряду наиболее страстных любовных писем в истории.

Большую часть 1806 года мужа и жену разделяли огромные расстояния, и теперь он сильно тосковал по ней. Одержимый заботами по управлению огромной армией и решением сложных проблем государства, он работал в таком темпе, который не выдержали бы любые другие люди. Он начал жаждать утешения и такого общества, которое ему могла составить только Жозефина.

Его связи с другими женщинами давали сиюминутное облегчение от тягот, которые гений брал на себя во все возрастающих размерах, но новые отношения, установившиеся между Наполеоном и Жозефиной, не могли испортить женщины вроде Дюшатель или Элеонор Денуэль. Их партнерство значительно укрепилось. Оно началось с тех дней, когда оба не очень надеялись на удачу, и уходило своими корнями в далекие от дворов и королей времена и было наполнено повседневными трудовыми заботами, связанными с добычей средств существования от такого занятия, как служба в армии.

Их брак представлял собой надежный вклад, самый надежный из всего, что каждый из них мог предложить. Величайшей трагедией в жизни Наполеона было то, что оба они — Бонапарт и Жозефина — постоянно недооценивали этот вклад. В конечном итоге ему пришлось поменять эти высокие ценности на ничего не стоящую родословную.

Обеспокоенный падением Пруссии и массой новых проблем, возникших в результате ее поражения, присутствием неразбитой русской армии на своем фланге и неминуемым использованием англичанами их недавней триумфальной победы при Трафальгаре, он мысленно и в письмах все чаще и чаще обращался к Жозефине.

«Мне не хватает только удовольствия быть вместе с тобой… — писал он в ноябре. И снова две недели спустя: — Если бы поездка была не такой долгой, ты могла бы приехать сюда (в Берлин)…» И позже, когда его армии вступили в Польшу и продвигались к Варшаве: «…почти совсем не обращаешь внимания на красоты этих пустынных просторов Польши… они совсем не