И хотя в отчете недвусмысленно отрицалось, что существует угроза самой Нумее, так оно и было на самом деле. Столица Новой Каледонии занимала приблизительно такую же площадь, что и Париж, но в ней едва насчитывалось четыре тысячи жителей, почти все из которых были европейцами. По обычным меркам ее укрепления были примитивными, построенными французскими и алжирскими ссыльными из исправительной колонии на полуострове Дюкос, который служил северным берегом гавани. Гавань защищали орудийные батареи и белые коралловые рифы, которые серебряным кольцом окружали остров, а также маленькие бухточки – ночной кошмар моряка – и топкие ручьи. Но нападение из глубины территории было трудно отразить. Голые холмы, которые свысока смотрели на деревянный город, были окружены лесами. Когда человек, который дежурил на сигнальной башне, был зарезан и съеден, его убийц-канаков можно было только заставить отступить в глубину острова, где над горным массивом Гумбольдта висела сухая дымка. В то время, когда начались беспорядки, только отряд солдат и пастух-баск со стадом из двухсот овец благополучно пересекли южную часть острова, хотя несколько исследователей сообщали об услужливых и любознательных местных жителях, которые предавались своим каннибальским инстинктам только в особых случаях.

С самого начала было очевидно, что, несмотря на желание защищать свои фермы до смерти, колонисты окажутся недостаточным подкреплением для гарнизона. И поэтому было принято решение – с некоторыми опасениями со стороны губернатора – вооружить осужденных и политических узников. 19 июня 1878 г. один поселенец по фамилии Шен отказался возвратить местную жительницу ее племени и был жестоко убит. Этот первый намек на восстание местных племен вселил во всех острое чувство непрочности их бытия и общности цели. Закоренелые преступники, привезенные в Нумею в кандалах, анархисты, строившие планы падения Франции, и борцы за свободу Алжира, которые пытались дать отпор французскому вторжению, – все служили отлично, хотя небольшое количество анархистов оказались достойными своей репутации. Луиза Мишель, известная как Красная Дева, показала канакам, как перерезать телеграфные провода, и, когда их леса были подожжены, некоторые дикари, которые надеялись спастись, отправившись в плавание по Тихому океану на каноэ, пришли проститься с ней и получили от нее знаменитый красный шарф, который она носила на баррикадах в Париже.

Не считая этого предсказуемого эпизода, ссыльные вели себя дисциплинированно и храбро. Умения, которые они приобрели в борьбе с французами, были употреблены на благое дело, и жители Нумеи, видя столбы дыма, поднимавшиеся над лесами все дальше и дальше, чувствовали себя успокоенными. Объединенные войска и ссыльные вышли против пращей и копий канаков, затравили их, как дикого кабана, и сделали их поля бесплодными, засыпав их солью. Некоторые племена сдались, и их мужчины были депортированы на острова, которые лежали за горизонтом на севере. Их жены были отданы враждебным племенам. В период между июнем и сентябрем 1878 г. пятнадцать тысяч канаков были расстреляны, сожжены и уморены голодом. Это восстание привело, по крайней мере, к чему-то хорошему. Газета «Фигаро» от 17 ноября опубликовала копию письма губернатора в Министерство военно-морского флота: «Поведение ссыльных было отличным, и благодаря своему знанию страны они оказали ценные услуги экспедиционным отрядам. Ввиду их особой преданности я просил бы даровать им полное помилование. [Далее следуют имена трех ссыльных.]»

С объективной точки зрения это сулило хорошее для будущего колонии. Вскоре поселенцев стала больше заботить цена на золото и никель на международных рынках, нежели передвижения в неясных глубинах территорий. Осужденные и политзаключенные, выжившие в первые четыре года ссылки, в конце концов растворились в остальном населении. Новый квартал Нумеи, известный как Латинский квартал, стал бурно развивающейся общиной, в каком-то отношении более цивилизованной, чем его тезка.

Даже в таком случае восстание было ударом. Местное население тщательно изучалось, и эти знания включались в растущий массив научного знания. Природа разделила островитян на географические зоны и каждой группе дала свой цвет: черный (первобытная раса) – горцам, бронзовый – обитателям долин и равнин, желтый – населению центральных областей, красновато-коричневый – жителям побережья и полукровкам в городе. Один живой канак был отвезен в Париж, и, хотя этнологические находки были поставлены под вопрос, когда показали, что он умственно отсталый, никто не сомневался в неполноценности расы, неспособной считать дальше десяти пальцев на руках. Поэтому, когда восстание разразилось в нескольких местах одновременно, а до этого враждующие племена объединились вместе под командованием чернокожего Атаи, это вызвало крайнюю тревогу. Атаи создал действенное национально-освободительное движение, а некоторые из его переданных высказываний звучали как лицемерный сарказм санкюлота. Он обещал защищать свою собственность и начать уважать права поселенцев на землю «в день, когда он увидит, как ямс вылезает из земли, чтобы пойти и съесть скотину поселенцев».

Лезвие гильотины, которая была привезена в Нумею, было точно такое же, которое использовали почти век назад, чтобы казнить Людовика XVI и Марию-Антуанетту. В данном случае оно не понадобилось. За голову Атаи была предложена цена – двести франков. Он был предан соседним племенем, и его лагерь попал в окружение. После яростного сражения, в котором он продемонстрировал храбрость дикого животного, он был убит копьем, а затем обезглавлен ножом. Восстание было таким жестоким, что немногие сожалели о его ужасном конце. Поселенцы требовали полного уничтожения местного населения. Ввиду преобладавших настроений трудно сказать, была ли отрубленная голова отправлена в Министерство военно-морского флота в качестве антропологического образца или военного трофея.

О массовых убийствах в Новой Каледонии сообщалось на страницах «Фигаро» после внутренней политики и сплетен из высшего света, «новостей с выставки», романа с продолжением, списка обычно неправильно употребляемых слов и сводки погоды. Насильственные деяния дикарей на другом полушарии мало волновали парижан. Главное, что представляло интерес, было поведение ссыльных. В лондонскую «Таймс» стали приходить письма, обвиняющие французское правительство в жестокости по отношению к своим собственным гражданам. Политзаключенные, сбежавшие с острова на лодках и дошедшие на веслах до британской шхуны, стоявшей за коралловыми рифами, опубликовали нелицеприятные рассказы об истязаниях, которым они подвергались, и пребывании в неволе. Успешное подавление восстания канаков показало, что, напротив, колониальный эксперимент оправдался.

Идея, лежавшая в основе этого эксперимента, была простой, но действенной: террористов, которые превратили Город Света в путеводную звезду варварства, следует отправлять для заселения новой колонии. Увезенные из мощеных каньонов Парижа и вынужденные возделывать землю тропического рая, они станут цивилизованными благодаря контакту с Природой. Затем в своем новом цивилизованном состоянии они станут помогать обращать к цивилизации местное население.

Это был долгий и трудный процесс. Самим ссыльным часто казалось, что он был задуман, чтобы достигнуть совершенно обратного. В течение многих месяцев их держали в плавучей тюрьме Брест и на острове (Элерон (расположен в Бискайском заливе Атлантического океана. – Пер.); ели они бобы из общей лохани безо всяких столовых приборов. На полуразвалившихся сторожевых кораблях, которые привезли их в Нумею, они были заперты в металлических клетках на пушечной палубе – каждый ссыльный и его подвесная койка занимали место меньше одного кубометра; им позволялось выходить на полчаса в день. Ссыльным арабам давали свинину и вино – они потеряли способность ходить. Через четыре месяца после прощания с берегами Европы они увидели безрадостные зеленые горы Новой Каледонии, которые на расстоянии выглядели серыми.