Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Броня уронила лысую голову на руки и зарыдала.
Между тем Лавров приметил татуировку на ее руке и несказанно удивился:
— А это еще что за «П»?
Броня перестала рыдать и гордо поводила рукой у Никиты перед носом:
— Красиво? Это в честь Павла!
— Ты совсем того?
— В японском трактате «Кодекс Иродо», который я недавно прочла, — важно сказала Броня, — говорится о том, что в средневековой Японии жрица любви должна была доказать свою любовь, выполнив пять условий.
— Броня, ты, верно, начитанная девушка! Только где мы и где средневековая Япония? — хмыкнул Никита.
— Истина вне национального и временного, — отрезала Броня.
— Понятно. Ну и на какие жертвы приходилось идти несчастным жрицам любви?
— Для начала она должна была сделать татуировку! Справиться с этим условием оказалось легче всего! Я просто пошла в салон тату. С выполнением следующего условия — написанием любовной клятвы — тоже проблем не возникло. Я написала Павлу второе письмо, в котором пообещала, что никогда не оставлю его и буду любить вечно. «Так как вечна печаль у дуба». А для усиления эффекта письмо я написала кровью, предварительно распоров руку. Завтра засуну письмо ему под дверь. Сложнее всего пришлось с третьим пунктом — обрезанием волос, — она вздохнула. — Тем более что мне было жаль расставаться со своей косой. Я долго думала, а потом решилась! Пошла в парикмахерскую и обкорналась под ноль! Конечно, непривычно увидеть себя лысой, но так подумать — люди ради любви погибали, а тут всего лишь волосы! С четвертым условием я тоже справилась. Надо было обрезать ногти. И я обрезала!
Никита взглянул на ее руки. Ну да, так и есть — ногти обстрижены под самый корень.
— Мне осталось выполнить последнее, пятое условие, — неожиданно печально сказала Броня, — надо только набраться смелости…
Лавров не на шутку испугался:
— Что еще требовали бессердечные японцы от бедной любящей женщины?
— Ради возлюбленного, в знак любви, женщина должна была отрезать мизинец! Надо как-нибудь собраться с духом и наконец сделать это! — сказала Броня, задумчиво посмотрев на пальцы. — Подумаешь, какой-то мизинец! Что мне — для любимого человека мизинца жалко? Да и вообще, как палец, мизинец совершенно нефункционален!
Лавров едва не застонал:
— Господи! Зачем палец-то отрезать?!
— Чтобы Павел понял, как сильно я люблю его, и знал, что ради него я готова на любые жертвы! Чтобы он задумался, а способна ли на такое его жена?! Самое обидное, что он пока не оценил моих жертв! Когда он увидел меня без волос, долго молчал, а когда я сказала, что все это ради него, повернулся и убежал. Он никак не может понять, что мы должны быть вместе! Но придет время, и он поймет! А пока я буду ждать! Верная нашей любви!
— Жди, — мрачно сказал Никита, — а я больше не могу смотреть на то, как ты сходишь с ума!
Броня не придала значения его словам, и напрасно — на следующий день выяснилось, что Лавров пошел к Павлу и вызвал его на «мужской разговор».
К Броне прибежала балерина Варя и испуганно закричала, что в коридоре Лавров с Павлом «выясняют отношения». Броня ринулась в коридор и действительно застала мужчин за бурной ссорой.
— Нечего морочить девчонке голову! — кричал Лавров.
— Я и не морочил, — оправдывался Павел. — С чего ты взял?
Никита схватил его за грудки и начал трясти.
— Отцепись от меня! — закричал Павел, пытаясь стряхнуть с себя руки Лаврова.
Наконец ему это удалось.
— Короче, я все сказал! — отрезал Лавров, помахав кулаком. — В следующий раз убью!
— А ты ей кто? — усмехнулся Павел.
— Я ей отец! — с вызовом ответил Никита. — И не позволю всяким недоноскам морочить ей голову! Оставь ее в покое!
— Да пусть она меня оставит в покое! — возмутился Павел. — Я уже не знаю, где от нее прятаться, она всюду достанет!
— Мое дело — предупредить! — бросил Лавров и ушел.
Броня подошла к Павлу. Увидев ее, он побледнел от ярости:
— А, это ты! Мало тебе моих мучений! Зачем ты подослала ко мне своего психованного папашу?
Броня растерялась:
— Никого я не подсылала, очень надо! Да и нет у меня отца. И никогда не было.
— Угу. Наверное, это был добрый Бэтман, защитник всех сирот, — хмыкнул Павел.
— Успокойся, — отрезала Броня, — я вообще никого к тебе не подсылала.
— Короче, оставь меня в покое! Пожалуйста! — теряя терпение, раздраженно сказал Павел.
Броня вернулась к себе и разревелась.
«Я — уродка! Конечно, разве Павел может полюбить эти маленькие глаза, губы тоненькими ниточками, тощую плоскую фигуру?! Разве вообще кто-то может полюбить такую девушку? Меня никто никогда не полюбит! Ну почему, почему я такая неудачливая?! Да! Мне никогда не везет. Я давно перестала покупать лотерейные билеты, потому что это бессмысленно. И так ясно, что мне не повезет. В школе на меня никто не обращал внимания. И на работе на меня тоже никто не обращает внимания. Я — девушка „дайте вон ту книжку!“».
Броне стало так плохо, что она подумала, что заболела. Казалось, даже температура поднялась.
«Наверное, простуда, — подумала Броня. — Впрочем, все равно».
За окнами уже стемнело, но она не включала свет в комнате.
Она вдруг ясно и отчетливо поняла, что если сейчас, в этот вечер, в ее жизни что-то не изменится — она пропала. Она легла на диван и стала чего-то ждать.
Телефон зазвонил минут через тридцать.
* * *
— Здравствуйте, — раздался в трубке девичий голос. — Вы Бронислава? Я вас нашла случайно… Меня зовут Стефания, я журналист.
Броня молчала.
— Вы можете ответить на пару вопросов? — уточнила телефонная девушка.
— Ну, — вяло отозвалась Броня. — Здрасте.
— Дело в том, что я пишу статью о каучсерфинге. Сегодня интервьюировала одного человека и попросила его дать координаты людей из тех, кто недавно пользовался услугами гостевой сети, чтобы побеседовать с ними, задать пару вопросов. Среди прочих номеров мне дали ваш, Бронислава… Вы недавно побывали в Лондоне, пользуясь услугой «гостевой сети»?
— Ну, допустим. Что-то не так? — пробубнила Броня.
— Что вы сразу пугаетесь? — усмехнулась Стефания. — Все так, я просто интересуюсь.
— А-а… Тогда ладно. В Лондоне мне понравилось. У меня там, правда, была специфическая задача — убежать от себя, но можно сказать, мне это удалось.
— Понимаю, — неожиданно прочувствованно ответила журналистка, — иногда и впрямь хочется убежать куда-нибудь далеко…