Укрылись в подвале дома и сидим, нос не высунуть, а наши танкисты там пытаются фрицев бить. Атака началась утром, а мы после новой бомбежки опять без связи. Радисты скачут как кузнечики по развалинам, ища перебитые провода. Что-то исправят, но тут же появляются новые обрывы.

Вообще меня вся это суета в Воронеже заставила вспомнить историю. Ведь, блин, почти все, как и там или тогда, черт, я уже запутался вконец. Нет, понятно, что планы у немцев прежние, я ж Гитлеру-то не писал. Но наши-то! Постоянные бесконечные атаки одна за другой уносят жизни бойцов тысячами. Понимаю, что нужно, нужно атаковать, раздергивать силы врага, не давать ему перегруппировываться и прочее, но… Особенно прискорбно это для меня, ведь я-то знаю масштабы. Это вон Никоненко у меня воюет как ни в чем не бывало, геройски воюет. Да сейчас все так. А как иначе? Каждый боец отдельно и все вместе знают одно – фашисты пришли убивать и уничтожать всех нас. Всех, малых и старых. С сорок первого уже все, наверное, нагляделись на творения рук гитлеровцев, поэтому никого уговаривать не нужно. Но как же больно это видеть и знать об этом! Да еще и чинуши наши партийные подливают маслица в огонь своей тупостью. Да и командиры, те, что совсем высоко сидят, не лучше. Кидают сюда танковый корпус, а вводят в бой его по частям, еще бы по штуке отправляли, идиоты. Сколько уже парней погибло, сколько техники уничтожили, а все туда же. Я-то понимаю, Москва пытается заставить фрицев увязнуть тут и не дать подкреплений шестой армии, но, черт возьми, как же тяжело быть разменной монетой. И ведь нам тут минимум до января так бодаться с фашистами, то они к нам, то мы к ним.

В первых числах августа я попал в задницу. Не себе или кому-то, а вообще. Сначала, как часто бывает, пропала связь с батареей, а через час выяснилось, что ее попросту нет. Во время очередного налета под бомбежкой погибла вся батарея, причем не одна моя, а почти весь дивизион. Орудия в переплавку, люди погибли чуть не все. Я сидел на КП батальона и – нет, плакать не плакал, но очень хотелось. Уже привык к парням, жалко их. Да и самому что теперь делать, ума не приложу. Комбат отправляет в полк, там, дескать, все и объяснят, а я сижу. Но долго так не могло продолжаться, уже через несколько часов меня все же нашли по рации батальона и вызвали в штаб. На передке у меня остались три связиста и четверо разведчиков, с Вадиком вместе. Всех взял с собой, и пошлепали через разрушенный город на КП полка.

В штабе, как всегда, аврал. Долго не принимали, но все же хотя бы песочить не стали, и то хлеб. Здесь оказался командир дивизиона, в который входила моя гаубичная батарея, так он даже пожалел меня.

– Нечасто так бывает, что командир на передовой живет дольше, чем батарея, стоящая в тылу, – похлопал он меня по спине, обнимая. Правда, коряво у него вышло, обхватить-то меня толком не может. Вот ведь, в который раз уже вспоминаю, что часто говорю о своих габаритах. А как иначе? Меня ведь даже ругают с осторожностью. Кроют матом, а сами на расстоянии держатся. Хрен меня знает, чего у меня в голове. Дам разок в бубен, и баста, откачать не успеют. А то, что могу так сделать, уже доказал. К нам тут с неделю назад на батарею хрен какой-то заявился, форма энкавэдэшная, а кто такой – непонятно. Вопросы задает, лезет везде. Ребята выдернули меня с передка, вызвав по радио. Прибегаю, четыре километра пробежал, а это, оказывается, какой-то долбаный корреспондент. Парням не назвал свою должность, только звание, им и давил, заставляя все ему показывать и рассказывать. Ну, значит, представился он мне, а я ему спокойно так:

– Ты, капитан, меня выдернул с передовой, прямо из боя для того, чтобы заметку написать? – Тот, улыбаясь, кивает. Говорит, что это лучше всего подходит для освещения именно в условиях боя. – Ну, так я тебе приближу условия.

Тот и не понял ничего, а я рывком развернул его спиной да влепил под жопу такой смачный пинок, что этот долбаный журналюга аж подпрыгнул.

– Духу твоего чтобы тут не было, нашел время, твою мать! Иди на передок, там к бойцам поприставай, они тебе быстро объяснят, как и что мы делаем на войне. Да и сам все увидишь, или трусишь? – Вопрос мой был не просто так задан. Был уже у нас корреспондент, летом приезжал. Так тот везде за нами лазал, точнее, за комбатом, писал о буднях пехоты. А этот хлыщ, мать его, приперся тут, да еще и меня из боя вытянул, идиот.

Ничего мне за это не было. Вызвали в штаб полка, расспросили. Я честно объяснил, что вынюхивающий таким образом человек похож больше на шпиона, чем на корреспондента газеты. Поэтому проявил бдительность. Правда, пожурили немного, спросив, почему я его тогда не арестовал и в штаб не доставил. Я что-то брякнул, типа:

– В следующий раз таких любопытных расстреливать буду. – Мне показали кулак и велели возвращаться на позиции.

Вот и сейчас командиры показывают всем видом, что поддерживают меня, а я почему-то им не верю.

– Значит, у тебя семь человек сейчас? – задал вопрос начштаба полка.

– Со мной восемь. Три связиста, четверо разведчиков. Почти все выполняли поиск разрыва и возобновление связи, вот и оказались живы.

– Ну, связистов мы раскидаем по подразделениям, тем более, в артиллерии они быстро гибнут, людей со специальностью не хватает. Разведчиков твоих тоже можно пристроить. Ну, а ты сам встанешь на стрелковый взвод…

– Виноват, товарищ начштаба, а что, командир гаубичной батареи уже не специалист? Да и какой из меня командир взвода? Я ж не пехотное училище оканчивал. Понятия не имею, как нужно воевать.

– Ты такой же командир, как и любой другой. Должен воевать там, куда тебя поставят, и выполнять приказы. Ясно? – тут же взвился начштаба.

– Яснее не скажешь, – буркнул я. Я вообще за это лето прослыл у командиров ярым нарушителем устава. Даже назвали однажды не совсем благонадежным, вот как.

– Привык, лейтенант, в своей батарее своевольничать? Так мы тебя на место быстро поставим.

– Да место у меня сейчас одно, как и у всех. Только вижу, что не каждый это осознает.

– Что ты сказал? – О, сейчас, наверное, харя от злости треснет. – Коровин! – В помещение влетел дюжий молодец и вытянулся в струну.

– Под арест лейтенанта, живо!

– А за что? – спокойно спросил я.

– Я тебе скажу за что. Неподчинение приказам старшего командира, невыполнение приказов, саботаж и измена…

– Ты охренел, что ли, полковник? – вот так прямо бросаю я. – Ты на свою морду в зеркало глянь, а потом на мою тушку. У меня три дырки уже в шкуре, а ты только мозоль на жопе натер за всю войну. – Все присутствующие замерли, вызванный Коровин сунулся было ко мне и взял за руку. – Ручонки убери, а то сломаются еще.

Дальше пошло действие. Полковник выхватил пистолет, Коровин поднял и наставил на меня автомат, а я расстегнул портупею, ремень, швырнул все в сторону и пошел на выход, сложив руки за спину.

Да, ни черта у меня не вышло. А все мое иновременное происхождение. Ведь местные-то как боятся все до одури начальства, а мне пофиг. А тут так не привыкли. Тут если тебе какие-то полномочия даны, то для подчиненных ты царь и бог. Хотя это у нас в России повсеместно. Каждая уборщица на своем месте себя начальником считает. Что поделать, такова у нас природа. Вот и говорю, ничего я не смог изменить, да и себя угробил. Жаль родителей, когда узнают, поседеют.