В себя приходить времени не было. На том берегу вовсю грохотало, сверкали всполохи: за месивом непогоды ничего не разглядишь, но чувствовалось – шухер знатный. Кое-как доковыляли до машины. Совсем рядом уже завывали сирены. С некоторых пор к сиренам нам не привыкать. Однако же дороги могут и перекрыть.

Дернулись на базу… Дух перевести требовалось. Хрен там. Не успели выехать на Кутузовский – приказ: сворачивать, база спешно эвакуируется. И Полина свернула в область.

Через Боровское шоссе, потом выезд на Киевку. Знакомые места. Даже разглядел свой дом. Сказать точнее, свой бывший дом. Вряд ли при таких раскладах доведется туда вернуться…

Помчались по пустой трассе. Ни машин, ни фонарей. Как в песне: «Вдоль дороги лес густой с бабами ягами…». Полина кратко пояснила, что есть у них на экстренный случай одно место в области. А дальше ехали молча: когда более-менее пришли в себя, накатило пережитое в башне. Да… Много повидал в жизни, немало добавилось за прошедшую неделю, но это уже перебор. Заметил, что Полину за рулем бьет крупная дрожь.

Уже светало, когда свернули на какую-то разбитую грунтовку и загарцевали по колдобинам. Каждая кочка отдавалась в вывихнутой ноге всплесками боли. Но на фоне всего произошедшего это казалось такой мелочью, что я даже не попросил сбавить скорость.

Дорога уперлась в распахнутые настежь ржавые ворота. «Пионерский лагерь «Лесное озеро» – гласила надпись на вкопанном в землю металлическом листе, очень напоминающем надгробие. За воротами виднелись покосившиеся домики, разбросанные по заросшему могучими соснами склону. Вдалеке меж деревьев сквозила бликующая поверхность воды…

«А в озере так и не искупался», – вспомнил, когда окурок, прошипев, нырнул в воду. Уважительные причины были. Поначалу я вообще на ногу встать не мог, меня Полина из машины на себе выносила. Потом, когда остальной народ подтянулся, вкололи мне что-то, тогда получше стало. Но тут уже в сон срубило. Что интересно, я даже не узнал размеры озера: ночью, когда все-таки добрался до берега, ничего не видно было. А сейчас туман.

Сырость висела в воздухе, оседала на лице и руках, я начал зябнуть. Камуфляж тулупа поблескивал водяными искорками, и джинсы, чувствовалось, за ночь успели отсыреть. Надо бы обсушиться у печки. Да и поесть не мешает.

Я снова отхлебнул пива, оценил остаток и в два глотка допил. Пора идти к людям. Пошевелил ступней – вроде ничего. Во всяком случае, намного лучше, чем вчера. Встал, охнул и снова сел: лучше, да не намного. Когда боль утихла, подхватил бушлат и осторожно поковылял вверх по склону.

Вскоре прямо под ноги выскочила тропинка. Ага, помнится, вчера мы как раз по ней спускались. Прошел пару шагов и тут же шарахнулся в сторону: сквозь туман проступил силуэт целившегося в меня человека. Травмированная нога отказалась принять вес тела, я рухнул на землю, в полете доставая ствол… И тут же вспомнил.

Дом отдыха имел в числе достопримечательностей памятник Ленину. Гипсовый Ильич в человеческий рост стоял на заросшей орешником поляне и указывал рукой на озеро. Вчера вечером я его от неожиданности чуть не застрелил и вот сегодня второй раз на те же грабли…

Поднялся, отряхнул бушлат от хвои, поковылял дальше. Вождь в мою сторону даже не обернулся. Будем уезжать, попрошу Полину его бампером опрокинуть, чтобы людей не пугал.

Слева донеслись голоса. Пригляделся, разобрал притулившийся под соснами домик. Так… Доковылял ближе. Нет, не наш: у этого на облезлом зеленом фасаде намалеван жизнерадостный гномик, сидящий под мухомором. Любопытно, что хотел сказать художник этим рисунком? В Советском Союзе вся официальная живопись имела определенный смысл. В чем смысл этой картинки? Вот на домике, где мы окопались с Врачом и Медбратом, там была нарисована огромная розовая белочка с таким безумием в глазах, что посыл был виден от самых лагерных ворот: водка яд! Гномик, наверное, тоже нес в себе что-то поучительное, но вот что – фантазия молчала…

Навстречу вынырнул капот черного «гелендвагена», за ним стояли еще машины. Ага, сориентировался…. Свернул налево, поднялся по лестнице из трех земляных ступенек с подгнившими деревянными перильцами.

Туман медленно стекал вниз по склону, и на миг показалось, что весь видимый кусок реальности со мной в центре дрейфует куда-то в неведомые края. От ощущения замутило, я невольно схватился за сырой поручень.

– Да ни хрена подобного! – донесся из мглы резкий голос Врача.

И тошнота сразу прошла. Двинувшись на звук, вскоре разглядел ту самую белочку на стене: зверек по-прежнему взирал на мир с веселым изумлением параноика. Обогнув столик с лавочками, я подошел к распахнутому окошку фанерной избушки.

В комнате находились четверо: Врач, Ильич, Кот и Полина. А нет – на кровати, укрытый какой-то ветошью, валялся Медбрат. Из-за того, что Врач был одет в тельняшку и широкие тренировочные штаны, а на столе перед ним имелась бутылка водки и несколько обугленных картошек, вся сцена напоминала военный совет анархистов периода гражданской войны. Картошку, видимо, в печке пекли – Полина сейчас как раз подбрасывала в ржавую буржуйку сухие ветки. Печка – это хорошо: обсушиться – обогреться.

Ильич и Кот, заметив меня в окне, почти синхронно кивнули. Полина мимолетно улыбнулась. Вроде бы даже подмигнула еле заметно, или показалось? Во всяком случае, глаз не отвела – и то хорошо.

А Врач ничего не заметил, он как раз прикуривал. Когда закончил, снова затрубил:

– Вы – идиоты! Вы ни хрена не сечете обстановку. Потому что ни один из здесь присутствующих не носит нейрофона. Думаете, что эта вот блямба на голове – просто такая штуковина, которая позволяет Компании в случае необходимости контролировать людей? И все?

Врач, поведя головой, как башней танка, оглядел притихших слушателей: выцеливал того, кто осмелится возразить. Но дураков не нашлось. Подержав паузу, он продолжил:

– Поймите, никакой пропагандой победить гаджеты невозможно. Вы по городу ходите? Заметили, что вокруг больше не слышно человеческой речи? Потому что даже близкие люди предпочитают общаться друг с другом через текстовые сообщения в приватном чате. И это не мелочь, это принципиальное изменение в обществе как коммуникативной системе. Я могу привести еще кучу примеров. Суть в том, что человек теперь контактирует с миром через виртуальный интерфейс нейрофона, который постоянно висит у него перед глазами. Этот интерфейс стал давно привычным, и, главное, он стал необходим! Мы просто не в состоянии оценить масштабы произошедшей революции, потому что она нам не видна. Для нас мир почти не изменился, но для носителей гаджетов нашего мира больше нет. Вообще!

Понятно, старые песни о главном. Вчера Врач как завелся изобличать, так, видимо, остановиться не может.

А дело в том, что наша громкая акция закончилась полной тактической жопой. Центр разнесли, вирус запустили… И ни хрена!

Нейрофоны вырубились только на пару часов. А потом все вернулось на место, как я понял, был задействован механизм, схожий с восстановлением из резервной копии в компьютерных операционках. Учитывая, что наша «диверсия» случилась ночью, большинство пользователей этого даже и не заметили.