— Чем нравится мне эта авиалиния, — сказал Дитц. — Они знают свою нишу и разрабатывают ее.

Голос капитана корабля из динамика возвестил о скором взлете.

— У меня сейчас хорошее предчувствие по поводу взлета вообще, — добавил тот же голос, — собственно, почему бы и нет? Ведь все ошибки пилота — только в голове.

Подошел стюард с теплыми полотенцами и стопками водки.

Дитц запалил немыслимых размеров косяк.

— Простите, сэр, — сказал стюард, — здесь это курить нельзя.

Дитц моргнул налитым кровью глазом и дал ему затянуться.

Я огляделся, не выказывает ли кто-нибудь порицания, но, похоже, никто ничего не заметил. На борту было около дюжины пассажиров. Некоторые одеты в кожу, и все спали.

— Киви, — сказал Дитц, — сумасшедшие раздолбай.

— А у них какая ниша? — спросил я.

— Ладно, — сказал Дитц, — я тебя обманул. Это ненастоящая авиалиния. Но ты мне еще спасибо скажешь за их цыпленка в лимонном соусе.

Я заметил еще нескольких пассажиров под одеялами в хвосте салона и на цыпочках прошел мимо них к туалетам. На замке одного была табличка «Надо», на другом — «Хочу». Я зашел в тот, что «Хочу». Дверь стукнулась о пару коленок.

— Извините, — сказал я.

— Заходите.

Я протиснулся внутрь и склонился над раковиной.

— Вот, скидываю друзей в озеро, — сказала девушка с радикальным бальзамом.

— Вам составить компанию?

— Я не знала, что это вы, ебила.

— Ага.

Выйти оказалось непросто — потребовалось изобразить скачок через высокий барьер. Я ткнулся в «Надо». Там оказалось не занято. Я закрылся и уселся на унитаз. Из интеркома закрякал голос пилота:

— Стив, ты весь на нервах. Прием.

— Я не Стив, — сказал я.

— Как ты утомил своими возражениями. Прием.

— Твой голос реально крякает, — сказал я. — Прием.

Мы приземлились через несколько часов. Я взглянул в иллюминатор, когда мы пошли на посадку, и не увидел ничего, кроме развороченной земли и потрескавшихся пустынных дорог, петляющих в никуда. Никакого аэропорта я не заметил. Дитц со мной рядом отключился, недокуренный косяк застрял у него между пальцев. Некоторые из кожаных мужиков играли в хэки-сэк[32] в проходе, перекрикиваясь на очень странном английском. Что-то про н-удного-удода, накирявшегося в сисю в Окленде, кучку тупых мудил. Пилот объявил, что он совершает посадку, и попросил, пожалуйста, воздержаться от ужаса. Я растолкал Дитца:

— Где мы, твою мать?

— Мы в краю мечты. В солнечной Калифорнии. Точнее, в Голливуде.

— Это же пустыня, — сказал я.

— Малхолланд-драйв, — сказал Дитц, — Сансет и Вайн. Бетти Грэбл. Жирный Арбакл.[33] Грязный жирик. Голливудская Аллея Славы. Звезда Стиву. Звезда Дитцу. Мы женимся на бразильских супермоделях. Мы будем сражаться с наркотической зависимостью.

— Это же пустыня, — сказал я. — Здесь даже не та пустыня, куда можно зайти и сказать: «О, я съездил в пустыню. Просадил восемьдесят баксов в автоматах, зато нашел этот череп». Это самая настоящая, блядь, пустыня.

— Ладно, — сказал Дитц, — я тебя обманул. Это пустыня.

Пришлось ждать, пока надуют аварийные трапы. Дитц сказал, что платформа для высадки пассажиров — на последнем издыхании. Новозеландцы в хвосте самолета развлекались «петушиными боями».[34] Когда один мужик разбил себе голову о багажную полку, раздался настоящий взрыв веселья.

— Лихорадка привала, — сказал Дитц.

Мы съехали на поверхность, пошли по этой пустоши. Шли мы довольно долго. С нами была девушка с радикальным бальзамом и несколько ее друзей, плюс какие-то новозеландцы. Еще парнишки в наколенниках для скейта — сказали, что они из Сент-Луиса. Идти приходилось медленно. Каждые несколько футов кого-нибудь сзади сбивали с ног и мутузили в песке. Парню, который поранил голову о багажную полку, опять серьезно досталось. Приятели смеялись над ним и называли пидором. Юные скейтеры плевали ему на голову. Казалось, киви принесли этого парня в жертву вящей славе дружбы народов.

— Насилие столкнется с решительным насилием, — сказал Дитц, но никто не обратил на него внимания.

Мы наткнулись на остатки походного лагеря. Пустые бутылки из-под воды, драные тенты. На костровище были разбросаны почерневшие от солнца визитные карточки и обуглившиеся кости. На камне стояла баночка с блеском, в развилку кактуса воткнут мобильник. Знаки и псевдознаки. Сенситивность и сенсимилья. Говно дурачеств.

— Они считали себя новыми дионисийцами, — сказал Дитц. — А теперь все умерли.

— Они не умерли, — возразил я. — Их сократили.

— У тебя своя история, у меня своя.

За очередным подъемом нам бросился в глаза огромный металлический ангар. Он мог оказаться корпусом корабля пришельцев, затонувшего вверх брюхом в водовороте древнего моря. Хотя скорее федералы заложили его при своем последнем бюджетном кризисе или совершенно о нем забыли, оставили на растерзание военным нёрдам, пробравшимся внутрь рисовать карты и дрочить автоматы с газировкой.

Ангар бликовал очень ярко. Дитц протянул мне авиационные очки. Надевая их, я услышал, как за нашими спинами выруливает самолет.

— Не оглядывайся, — сказал Дитц. — Превратишься в ямайский перец.

— Ага, — сказал я.

— Там, куда мы идем, хватает всякого дерьмеца, — сказал Дитц. — Не позволяй ему тебя доставать. Помни, кто ты есть. Ты — Объект Стив.

— Ага, — сказал я.

Мы перевалили через высокий холм к ангару. Дитц окликнул нескольких людей, слонявшихся у здоровенной двери. Откатили они ее с некоторым трудом. В сумраке ангара виднелись силуэты, роились огоньки, теряясь в бесконечной прохладе помещения. Лакированные столы рабочих станций кластерами расходились спиралью от возвышения в центре. Молодежь, десятки ребятишек в жукоголовых наушниках наяривали на консолях в мягком золотом свете. Зал будто плавал в жидком покое, странном гудящем счастье трутней. Все перестукивались, перешептывались и тихонько пересмеивались в шорохе прибоя клавиатур.

Большинство рабочих мест было снабжено стеллажами для дополнительных драйвов, офисного скарба. Изобилие детского китча. Коллекции завтраков с телегероями на упаковках, машинки «Мэтчбокс»,[35] целые патронташи комиксовых солдатиков. Похоже, те же бирюльки, которые копили в огромных количествах мои ровесники, только о нынешних версиях у меня были весьма смутные воспоминания. Они, возможно, правили школьными дворами примерно в то время, когда мы с Уильямом вынюхивали сугробики в общаге. Дитц провел меня мимо грозди пластиковых пуделей, висящих на проволоке. Собачки засветились и затявкали.