Я еще покрутил ручку настройки и поймал какую-то древнюю попсу. Самое чистое и честное из всего, что я слышал в последнее время. Я представлял струнную секцию в свободных гавайках, оседлавшую вал гармонии. Они исполняли то, что рецензенты рок-журналов некогда считали «жестоко мелодичным и изобилующим избыточной болезненностью». Эти скрипачи своими смычками возвращали музыке сладость. Я даже прослезился, пересекая границу штата Огайо.

Я продолжал терзаться вопросом, почему кредитная карточка Уильяма до сих пор действует, когда из бардачка раздалась птичья трель. Веселое чириканье воробья на микрочипе. Я нашел телефон и отщелкнул крышку.

— Валяй, — сказал я.

Черт побери, как круто я это сказал.

В трубке раздавались помехи, спутник затрахался работать.

— Алло? — сказал я. — Уильям?

— Это Бобби. Ты меня слышишь?

— Местами.

— Добро…

— Это я не расслышал.

— А сейчас?

— Ага.

— Как тебе нравится Индиана?

— Ты шпионишь за мной?

— Звезда драмкружка.

— Что случилось с волей вольной дорог?

— Ты волен остановиться в любой концессии на любой обочине. Скоро будет Стаки. Рекомендую заказать пирог с миндалем в глазури.

— Это мой пароль?

— Нет, всего лишь тотально вкусно.

Искупительный микроавтобус изрыгал клубы черного дыма на стоянке у Стаки. Я припарковал рядом кабриолет Уильяма и вышел из машины. Дверца фургона отъехала в сторону, и мне оттуда улыбнулся Дитц. Его хвост был спрятан под котелок. Ленточка болталась шелковой удавкой.

— Брат, по огню, — хихикнул Дитц. — Добро пожаловать на карусель.

— Я вообще-то уже еду, — сказал я, — но спасибо за приглашение.

— Не думаю, что ты уедешь далеко, — произнес голос позади меня.

Это был Олд Голд. Он разрывал ресторанные пакетики с сахаром и сыпал содержимое в бак кабриолета Уильяма. Дитц схватил меня за руки. Захват у него стальной. Пришлось ждать, пока Олд Голд не достанет из карманов и не выпотрошит все пакетики с сахаром.

— Говорил тебе, надо было купить всю, блядь, коробку, — сказал Дитц. — Всего восемьдесят девять центов.

— Это обдираловка, — ответил Олд Голд.

— Спишем на представительские.

— Но придется объяснять.

— Тогда просто чикни по шинам.

— Радиальные, — сказал Олд Голд, — вредны для лезвия.

Машину вел Олд Голд. Дитц сидел сзади со мной. Там же была лопата, ложе которой блестело, а лоток был черен от масла. Дитц поднял ее, потыкал в какую-то яркую сетку, оторванную от ящиков с клементинами.

— Моя мать когда-то носила примерно такие же, — сказал он. — Блядские чулки.

— Не хочу лодку, — сказал я.

— Всегда найдется еще одна.

— Эй, сзади, заглохните, — подал голос Олд Голд. — Дитц, ты закинул колеса? Мне от тебя больше ничего не нужно. Я командую этой операцией.

— Что, у тебя в команде «морских котиков» никто никогда не плясал ритуальных танцев?

— Не был я никаким «котиком», — сказал Олд Голд. — Я служил в разведке.

Дитц покатился от хохота, крепко прижимая к себе лоток лопаты.

— Хорошая шняга, Дитц? — спросил я. — Видишь что-нибудь особенное?

— У меня больше нет видений, мужик. Слишком много долбаных золотых арок закрывают обзор. Хрен чего увидишь. Сплошные смертьбургеры по обеим сторонам дороги. Уебки не дают расслабиться.

— Такие, как ты, несут за все ответственность, — сказал я. — Они создали этот мир.

Я показал на мир в окно.

— Такие, как я? Да такие, как я, вымерли в 73-м. Хоть это не надо на меня вешать, мужик. Люди, о которых ты говоришь, — свиньи, все до одного. Бородатые свиньи, свиньи на герыче, маленькие блондинистые свиноматки с волосами до жопы и сладкими свиносисечками. Я что, должен давать тебе уроки культо… культурально… ох, блядь…

Дитц заерзал, как жук на Спинке, суча руками в воздухе.

— Доброе утро, вечер, — сказал он.

— Не глумись над ритуалами, — проворчал Олд Голд. — Это портит карму.

— Карму? — сказал Дитц. — Ах ты придурок. Ну-ка, притормози. Давай возьмем по бургеру. Сейчас их делают из мяса зародышей.

— Заткнись, Дитц, — сказал Олд Голд, — или я причиню тебе зло.

— Зло? — ухмыльнулся Дитц. — У тебя нет ощущения зла. Ты способен только на подлости. Если бы Генрих по-прежнему был Генрихом, он бы показал тебе кое-что насчет…

— Я сказал заткнись, — сказал Олд Голд.

— Индиана, — сказал Дитц чуть позже так, будто это была спорная философская гипотеза.

— Мы уже в центре Иллинойса, — сказал Олд Голд. — Здесь про это вешают дорожные знаки специально для таких, как ты, кто не видит разницы.

— Вы не против, если я задам вам вопрос? — сказал я.

— Против, — ответил Дитц. — Сколько раз, по-твоему, я уже сказал слово «против»?

— Куда вы меня везете? — спросил я.

— В твое законное место, — сказал Олд Голд.

Мы свернули с трассы, подбавили газу вверх по пандусу. Мимо проносились увядшие поля. Я взглянул вниз на лопату, вверх на Дитца. Интересно, придется ли мне копать себе могилу, как в кино про гангстеров. Я мог бы дать полную раскадровку, если б они захотели.

— Сверни здесь, — сказал Дитц.

Я прилип к окну, пытаясь разглядеть, как выглядит мое последнее пристанище, но увидел только указатели аэропорта и раскрашенную вышку около пруда.

Мы летели дешевкой — рейсом компании «Фаэтон Эйр». Дитц помахал билетами, и мы проскочили ворота. Олд Голд уехал в фургоне. Вся охрана «Фаэтонов» состояла из одного прококаиненного клубного мальчика, вооруженного полицейской дубинкой. Он хотел узнать, оставляли мы без присмотра в терминале свои вещи или нет.

— Мой детонатор и все, — сказал Дитц.

Паренек заржал и махнул рукой, пропуская нас.

— Царствуйте, ребята, — крикнул он нам вдогонку.

— Я почти всегда летаю «Фаэтонами». Они наши поклонники.

Мы поднялись на борт, отыскали наши места. Билеты у нас были в отсек, который здесь называли «изысканным классом». Места для ног почти не было, полетного чтива — тоже, кроме старых журналов по внешней политике и каталогов мягкой скульптуры. В спинки кресел были вмонтированы кронштейны с букетиками цветов и ароматическими палочками. Из сетчатых карманов вместе с гигиеническими пакетами торчали чистые ежедневники с тисненой надписью «Раздумья с высоты» на обложке. Кино, которым собирались развлекать нас в полете, судя по распечатанным карточкам, было серией экспериментальных короткометражек, снятых университетом Макгилл в семидесятых.