Камера проследовала за ним через дверь в узкую комнату. Там стояла больничная койка, на которой, укрытый по ребра простыней, лежал костлявый старик. Стены представляли собой тромплей пустынных дюн и неба. Однако фокус не очень удался. Было заметно, что кое-где краска облупилась и проступили угольные штрихи. Старик сел на кровати. Его волосы спутались и свалялись, руки торчали сухими ветками, а кожа была покрыта язвами.

— Доброе утро, вечер, — тихо сказал ему Трубайт.

— Добрый день, — сказал Генрих.

Экран побелел. Пошли остальные местные программы ночного кабельного телевидения. Началось что-то под названием «Лэндвью Сегодня». Мужики с землистыми лицами в университетских мантиях обсуждали введение нового подорожного сбора. Я выдернул из контейнера еще один картонный стаканчик — хорошо, что можно расслабиться после шока от вида Генриха. Господи, как давно это было? Сколько я пробыл в Пангбурн-Фоллз? Сколько в комнате вины? Сколько в мотеле «Лэндвью Инн»? Вечер с картонным стаканчиком и виски дает о себе знать. Могли пройти годы. Карфаген покрывается Тунисскими кондоминиумами или вообще переезжает в Теннесси.

Как давно Генрих знает, что болен?

— Время никогда не теряется сверхурочно, — сказал он мне как-то.

Что бы его сейчас ни грызло, таинственной чумой оно не было. Выглядело как старая добрая раковая вечеринка: распоясавшиеся клетки тянут тушку в могилу. Я уставился в телевизор, пытаясь сосредоточиться на говорильне Лэндвью, выбросить Генриха из головы. Я уже сам склонялся в поддержку нового сбора, когда выпивка скосила меня окончательно.

Перед самым рассветом я услышал какой-то шум у двери. Какой-то гуляка ковыряется ключом в чужой скважине, решил я, пилигрим торговых образцов возвращается от турнирных таблиц спорт-бара.

— Кто там?

Замок щелкнул, вошла Фрэн Кинкейд, сбросила на пороге обувь. На ней был фартук горничной.

— Хочешь, чтобы это было на мне? — спросила она.

— Разве не ты тут хозяйка?

— Время для фантазий.

— По-моему, поздновато, — сказал я. — Или рановато.

— Надо было подбить счета. Я обещала мужу, что разберусь с бухгалтерией. Так ты хочешь секса с женщиной в самом соку и с большими сиськами или нет?

— Конечно, — сказал я.

— Только никакого сосания сиси. Мы дикие звери из дикого леса, ладно?

— Ладно.

Фрэн явно была не чужой в диком лесу. Когда мы закончили, на моих глазах она втиснулась в джинсы, поправила перед зеркалом волосы, словно стараясь подогнать себя под ту жену, которую в последний раз видел ее муж, — стерву, еще не подбившую все счета. Я мог за милю учуять запах никудышного мужа. Пахло мной. Она скатала фартук и затолкала его в карман.

— Тебе понравилось, Уильям?

— Да, — ответил я, — только я все еще не могу свыкнуться с тем, что тебя зовут Фрэн Кинкейд.

— Наверное, это эффект доппельгангера.

— Что-то вроде того.

— Ты очень по ней скучаешь?

— По кому?

— Не лги себе, Уильям. Ты — это ты, вот и все. Тебе просто нужно осознание континуума.

— Царства, — сказал я.

— Вчера вечером посмотреть не получилось, — сказала Фрэн. — Я говорила, счета подбивала. Но муж пишет все на видео. Этот Трубайт — что-то запредельное. Что ж, Уильям, настало время сказать тебе: — доброе утро, вечер. У меня еще работы до чертиков. Как ты успел заметить, я не просиживаю задницу целыми днями. Расчетное время 11:30.

Около десяти я съехал из номера, заправился и снова выехал на трассу в западном направлении. Я никогда не видел «сердца страны». Думал, там сплошь корпоративные парки и больная трава прерий. Оказалось, что местами попадаются торговые центры. Я зарулил в один такой в Огайо, купил сэндвич с чесночной сарделькой, пакет чипсов, «ароматизированных другими натуральными ароматизаторами», и сел на чугунную скамейку посреди холодного атриума. У кофейни напротив был кирпичный фасад и причудливая вывеска, больше похожая на те, которые используют в рекламе для выражения предполагаемого сдобного самосознания Промышленной Англии. Из кофейни вышел высокий светловолосый полицейский с какой-то булочкой в руке. Поставил ногу на скамейку.

— М-м-м, — сказал он, — бублик с кремом мокко.

— Я взял с чесночной сарделькой, — сказал я.

— И золотой горчицей?

— Да.

— Умно.

— Спасибо.

— Вы нездешний, да? Видно по вашей манере. Вы слишком жестикулируете.

— Я ем.

— Можно вас спросить?

— Конечно.

— Что вы думаете о копах?

— Копы, — сказал я.

— Я пытаюсь написать сценарий телефильма о полицейском и еще одном парне. Все, что касается копа, легко, а вот другой парень, что он думает о копах, — это все мне приходится выяснять. Вот я и спрашиваю каждого умного человека, которого встречаю, что он думает о копах.

— А почему я попал в разряд умных?

— Горчица. Ваши манеры.

— А другой парень — кто?

— Вот такой парень. Не полицейский. Мне это все уже как серпом по гландам. У меня затык с неполицейской ментальностью. Не могли бы вы подкинуть мне что-нибудь?

— У копов есть пушки, — сказал я.

— Вот. Именно то, что нужно. Я знал, что вас и следовало спрашивать. Прощай же, я. Добрый день, завтрак.

— Что, простите?

— Я просто начал подхватывать новый жаргон.

— Мне пора ехать, — сказал я.

Я поймал новости по радио. Старейший человек на земле только что признался, что лгал о своем возрасте. «Мне очень жаль, — сказал пятидесятитрехлетний Уилетт Филиппе, — но ребята, которые делают йогурты, помахали у меня перед носом кучей денег». Старшекурсники Гарварда на зачет подготовили международную акцию — День Без Эксплуатации. Руководители нескольких крупнейших корпораций уже пообещали выплатить в этот день минимальную зарплату своим зарубежным рабочим. Некоторые американские компании на эти сутки пообещали бесплатное медицинское обслуживание. «Если я потеряю руку, — сказал Глен Френч из Флинта, Мичиган, — дай бог, чтобы это случилось во вторник». Планируются приветственные речи и концерт.

В других новостях сообщили, что над Тихим океаном взорвано уже третье ядерное устройство за последние три недели, на этот раз — вблизи островов Кука. Ответственность, как и раньше, на себя не взял никто. На просьбу журналистов откомментировать это событие пресс-секретарь Госдепартамента сказал: «Кое-кто здорово развлекается».

Тем временем рекламодатели выстраивались в очереди, чтобы купить эфирное время в «Царствах» — подпольной мультимедийной хитовой программе, пошедшей в неудержимый рост: теперь ее собирались транслировать несколько сетей, а также кабельные компании. Создатель и ведущий «Царств» Бобби Трубайт — из своей штаб-квартиры в Долине Смерти: «Мы бы делали это бесплатно, но не станем. Хотя главное для нас — перетянуть людей на сторону самой идеи духовного брэндинга. Мы — система доставки духовности. Люди устали от реальности и слишком умны для фантазии. Рано или поздно кто-нибудь придумал бы, что будет дальше. Это рынок идеалов, и мы намерены припереть его к стенке. Царства — всего лишь вершина ледоруба. Я хочу, чтобы наши рекламодатели знали это. Мечта о беспроводной радиостанции Занаду жива. Я здесь буквально на грани провозглашения величественных храмов наслаждений, люди».[31]