Прибежал оруженосец Святослава.

– Чего тебе, Сёма? – зарычал на него великий князь. – Сами видим, что ладья! Держит к пристани, без тебя видим!

– Великие князья, я не о ладье. Половецкий разъезд ускакал с брода.

– Стой здесь, сейчас получишь приказ. Ну, как, брат, поскачем? – и дождавшись Рюрикова кивка, закричал Святослав:

– Трубить общий сбор! Сажай на коней поваров и конюхов! Пусть Воротислав построит дружины, мы вы ступим сразу же, как разберёмся с ладьей.

Князья уже были в доспехах и на конях, когда ладья причалила, и на мостки выскочил сначала долговязый боярин, богато, не по-походному, одетый, за ним оруженосец, начавший выводить коней.

Вот, наконец, боярин подскакал к великим князьям.

– Здорово, Жигун, – ответил Рюрик Ростиславич на приветствие боярина. – Здоров ли брат мой Давид Ростиславич?

– Твой брат здоров, великий княже, и вот что говорит тебе и великому князю Святославу Всеволодовичу: «Давид Ростиславич отцу и брату моему Святославу Всеволодовичу и брату моему Рюрику Ростиславичу. Вече решило: "Мы пошли до Киева, и если бы Киеву угрожали ратные, то бились бы. А искать нам теперь другой рати не можно, мы уже изнемогли". А я теперь иду с дружиной на Киев, оттуда в Смоленск».

– Они изнемогли, приплыв на ладьях из Смоленска и повалявшись на травке под Трепольем? Да за такие дела… – вскипел Святослав Всеволодович.

Рюрик Ростиславич побагровел и понурился.

– Так что мне сказать своему князю? – глядя в сторону, осведомился Жигун.

Великие князья переглянусь, и Святослав Всеволодович пожал плечами. Рюрик Ростиславич воткнул в посла сузившиеся от бешенства глаза:

– Те слова, что у нас с князь-Святославом сейчас с языка просятся, князь князю говорить не должен. А ты поедешь с нами, а потом просто расскажешь моему брату обо всём, что увидишь.

– Я ведь должен…

– Посмей мне только ещё раз свой лукавый рот раскрыть! Нам сейчас каждый меч в дружине на вес золота. Кличь паробка своего, становитесь сразу за моим трубачом.

Кони, пугаясь неоглядной водной шири, неохотно шли в Днепр. Пятились, становились на дыбы, поднимая облака сияющих на солнце брызг. Хотя Днепр-Славутич ещё не полностью вернулся в свои берега после половодья, плыть, однако, никому из переправлявшихся не пришлось, только Святослав Всеволодович предпочёл пересечь Днепр на смоленской ладье. У него второй день текло из носа, а простуживаться окончательно в его возрасте было бы опасно. Все остальные не успели высохнуть в быстрой скачке вдоль речки Трубежа, как открылся красавец-Переяславль. Город, благодарение Богу, остался цел, дымилось расположенное за ним предместье.

Великие князья, не мешкая, повели своё малое войско к Залозному шляху, когда Кузнечные ворота растворились, и выехали несколько десятков вооружённых всадников под знаменем князя Владимира Глебовича Переяславльского.

– Никак с нами сечься надумали переяславльцы, – усмехнулся Рюрик Ростиславич, натянул поводья и поднял руку. – Придержите коней, молодцы.

– И ведь то не князь Владимир под его знаменем, – пояснил дальнозоркий его соправитель. – Он в помощь нам свою недобитую дружину посылает, вот что. А под знаменем его тысяцкий Олекса Суздалец.

– Они там все через одного суздальцы, – проворчал князь Рюрик. Резко оборотился к соправителю. – Давай обсудим выходку, которую учудил мой брат Давид. Подъедет твой Суздалец, не сможем говорить свободно.

– Твой Сузделец, твой Суздалец… Такой же твой, как и мой, брат…

– Ну не скажи, отец мой и брат, не скажи! Это мы тут в Киеве привыкли к тонким отношениям, к увёрткам и словоблудию, к хитрым проискам за спинами друг у друга. Порой мне кажется, что не на простецкой Руси живу, а в Царьграде, что тону в кознях хитрых греческих царедворцев. Ты что, не видишь разве? Не мы правим, а хитрозадые киевские бояре. Брат мой Давид позорно повернул назад из Треполья, а киевские полки вообще не вышли из города! А где чёрные клобуки, где берендеи? На них ты почему-то не гневаешься. Мне, Ростиславичу, князь Владимир природный соперник – давно ли я с ним воевал? Я, как и чёрные клобуки, а тем паче киевские ратники, прекрасно помню, кто на щит взял Киев и пустил в него половцев – отец Владимира недоброй памяти Глеб Юрьевич, разоритель Киева! Однако я твой соправитель, и я понимаю, что князь Владимир только что принял на себя удар половцев, направленный на всю Русскую землю. И не думал, кровь свою проливая и пот мужественный утирая, что открыл половцам ворота на Русскую землю его заклятый враг Игорь Святославович. А брат мой Давид – человек простой, лесной и болотный житель. Ты уговорил его идти летом глубоко в Половецкую степь – он и согласился. Ты предложил выйти раньше, чтобы отбить половецкое нашествие на Киев, – он и приплыл по Днепру. А на защиту Переяславской земли Давид идти не захотел. И если раньше ты не догадывался, теперь знаешь, почему.

– А что ж тогда за глупости он несёт про вече? Какое может быть вече в дружине, а? – прищурился князь Святослав. По его мнению, в этом разговоре не было большой нужды, тем более перед довольно опасной попыткой отбить полон у огромных половецких полчищ. Однако в том и состоит одна из тягот разделения великокняжеской власти, что приходится обсуждать все свои действия с соправителем, словно в ранней юности с наставником-боярином, отцовской властью тебе навязанным.

– Никакого. Старшие бояре имеют право совета князю, и только. Будто сам не знаешь! Если бы в моей дружине попробовали созвать вече, я бы, не задумываясь, зарубил мечом зачинщиков. Мы с тобою в спешке не задумались, как моему брату Давиду удалось собрать такое большое войско, тридцать насадов, по завязку набитых всадниками. А с ним пришёл смоленский полк, ратные горожане, вот они-то и устроили вече.

– Если бы твой брат хотел биться, он приплыл бы с одной своей дружиной.

Рюрик рассеянно наблюдал, как переяславльцы переправляются через Трубеж. Раньше напротив обоих главных ворот, Княжих и Кузнечих, устроены были мосты. То ли ещё не успели их навести заново на месте снесенных ледоходом, то ли сожгли сами горожане перед нашествием половцем, то ли половцы, уже отступая… И почему он обязан в любом случае промолчать? Почему бы ему не сказать то, о чём только что подумал?

Великий князь Рюрик Ростиславич резко повернулся в седле и прямо взглянул в лицо соправителю. Оказалось, что у того в бороде запуталось несколько волокон сухой оленины.

– Ты бороду-то оправь, Святослав Всеволодович, – крошки… Обещай, что не обидишься, а?

– За крошки, что ли? – промычал соправитель, снял боевую перчатку и принялся усердно расчёсывать седую бороду бледной пятерней в коричнево-жёлтых старческих пятнах. – Ладно, говори.

– Не за крошки… Когда Юрий Долгорукий отдал Киев Глебу Юрьевичу, тот оставил вместо себя в Переяславле сына своего, а Юрьева внука, вот этого самого храбреца Владимира Глебовича. А из Переяславского удела всегда лежала прямая дорога на золотой киевский стол. И не потому ли мы с тобой, князья, коих в трусости никто никогда не посмеет обвинить, не сдвинулись у Зарубского брода с места, пока князь Владимир не был разбит?