— Это твое окончательное решение? — со вздохомспросил Чарли. Сердце у него горестно сжалось.

Да, она решила. Разубедить ее невозможно. Она остается.

Последнюю ночь, что они провели вместе, ни ему, ни ей недано будет забыть никогда. Одри тихонько задвинула дверь стулом, и до самогоутра они в холоде ночи предавались любви, а под конец уже просто лежали, крепкообнявшись, и оба плакали.

Он так не хотел с ней расставаться, и она так не хотела отпускатьего одного! Но каждый должен был исполнить свой долг.

Утром, оставив за старшую Лин Вей, она отправилась провожатьЧарльза на вокзал. Они стояли на перроне бок о бок, в купленных в Пекинестранных одеждах, и когда поезд, с одышкой попыхивая, втянулся под крышувокзала и встал, Чарльз в последний раз обратил к ней взгляд, полный слез, не всилах выговорить ни слова.

— Я люблю тебя, Чарли, и всегда буду любить, —сквозь плач с трудом выговорила она. — До скорой встречи.

Но даже на ее собственный слух это прозвучало как пустыеслова.

— Поклонись от меня Вайолет и Джеймсу.

Он не смог ответить, у него стоял комок в горле. Он простообхватил ее и не отпускал до самой последней минуты, когда уже послышалсяпевучий голос дежурного по вокзалу, слова которого были им непонятны, но смыслсовершенно ясен. Чарльз вскочил на подножку, вагон покатился, а она тольковидела, что он стоит, держась за поручень, и протягивает к ней руку. Как бы онхотел втянуть Одри на подножку и увезти с собой! Но Одри не Сдвинулась с места,она не утирала слез, градом катившихся по ее лицу, только махала ему, и он тожена прощание махал ей свободной рукой, и по его лицу тоже текли слезы.

В Харбине с каждым днем становилось все холоднее, уже нельзябыло оставить снаружи ни воду, ни молоко — все сразу замерзало. Для любыхдомашних нужд и воду, и молоко приходилось оттаивать. Дети почти не выходили издому, и Одри, казалось, никогда не испытывала такого холода. Ноябрь уступилместо декабрю, а монахини все не появлялись. Чарли оказался прав. Здешняя жизньбыла совсем не то что привычная для Одри упорядоченная жизнь в Штатах. Ничегоне происходило вовремя, по заранее задуманному плану.

Все это время Лин Вей носила широкую просторную одежду, но водин прекрасный день Одри вдруг заметила, что живот ее главной помощницы сталокругляться. В середине декабря Лин Вей, со слезами на глазах, понурив от стыдаголову, призналась Одри, что «ложилась с японским солдатом». Она просила Одрине говорить сестре, хотя долго ее секрет сохранить было уже невозможно. Пословам Лин Вей, это произошло не то в июне, не то в мае, и, следовательно,родов можно было ожидать в феврале или марте. Одри, прикинув сроки, глубоковздохнула. Хорошо бы к этому времени уже приехали монахини, а она была бы напути к дому. За эти два месяца Одри написала пять или шесть писем Чарльзу иодно длинное, красочное повествование о своих приключениях деду, где просила унего прощения за такое долгое отсутствие, обещала, что это никогда больше неповторится, и благодарила за то, что он ее все-таки отпустил.

Но, давая обещание не уезжать больше из дому, Одри думала оЧарльзе и гадала, когда же они снова окажутся вместе. Она ни на минуту нераскаивалась в том, что между ними установились такие близкие отношения. Он длянее единственный. Никого другого она любить не могла бы и никогда не полюбит. Вглубине души она твердо верила, что они в конце концов окажутся вместе, какиебы ни возникали трудности и препятствия к этому.

Одри думала о Чарльзе, и сердце ее пело, на губах начиналаиграть улыбка. Она по-прежнему носила, не снимая с пальца, его кольцо.

Потом в один прекрасный день Одри вдруг спохватилась, чтоскоро Рождество. В сочельник она пела детям рождественские песни, а они сиделивокруг и удивленно таращили на нее раскосые глазки. Только Лин Вей и Синь Юзнали «Тихую ночь», но пели все по-французски. Правда, малышам былобезразлично, на каком языке поют старшие, они восторженно слушали. В тот вечерОдри, укладывая малышей спать, особенно нежно укрывала их одеяльцами и каждого,прощаясь, наградила материнским поцелуем. Трое из них последние недели сильнокашляли, и Одри очень беспокоилась за них, ведь у нее не было никаких лекарств,а в доме стоял холод. Она взяла на ночь двоих к себе в постель, онибеспрестанно кашляли у нее под боком, но она старалась согреть их теплом своеготела, и к утру одному из них стало заметно лучше. Зато другой проснулся совсемвялый, с покрасневшими глазами. Когда Лин Вей с ним заговорила, он никак неотозвался. Лин Вей со всех ног бросилась к Одри:

— Я думаю… Ши Ва очень плохо. Нужен врач, да?

— Да, да.

Малыш лежал совсем бледный, без кровинки в лице и ловил ртомвоздух. Она позвала его по имени — он даже не услышал.

Прикладывая к его лобику полотенце со снегом, Одри ждала,когда вернется Синь Ю с врачом.

Посылать Лин Вей она не решилась — та ведь могла упасть, а вее положении это было нежелательно.

Ей показалось, что прошли часы, прежде чем возвратилась СиньЮ. С ней пришел маленький длиннобородый старичок в странной высокой шапке. Онговорил на диалекте, совершенно не знакомом Одри, а обе старшие девочки, Синь Юи Лин Вей, не смел поднять на него глава, они только кивали, слушая, а когда онушел, в ответ на расспросы Одри заплакали.

— Он говорит… Ши Ва не доживет до утра.

Одри и сама это видела. А еще называется врач! Она наделасвою стеганую куртку и меховые боты и вышла на холод с твердым намерениемразыскать лучшего в городе русского врача. В конце концов она нашла его дом, нотам Сказали, что доктор уехал. Ведь сегодня праздник Рождества, напомнила ей прислуга.Одри умоляла эту женщину передать доктору, когда он возвратится, что его оченьпросят немедленно приехать к больному в сиротский приют. Передала та или нет,но доктор так и не приехал. В то время в Харбине до умирающего китайскогоребенка не было дела никому, кроме родителей, да еще в данном случае — кромеЛин Вей, Синь Ю, Одри и тех детишек, которые доросли уже до того, чтобыпонимать, что происходит, когда ночью маленький Ши Ва умирал у Одри на руках иона плакала над ним, как над своим сыном.

В последующие две недели умерло еще четверо детей — открупа, как считала Одри. Она была бессильна помочь им. Просто с ума сойти! Дажесделать ингаляцию горячим паром, чтобы размягчить душившую больных пленку вгорле, и то не было возможности.

Теперь в приюте оставалось только шестнадцать детей, включаяСинь Ю и Лин Вей, то есть на самом деле четырнадцать, так как две старшиедевочки были скорее помощницы, чем подопечные. У всех было тяжело на душе из-засмерти двух мальчиков и трех девочек, не доживших и до пяти лет. А самомумладшему едва исполнился годик, и, держа умирающего малютку на руках, Одривозроптала на Бога. Она поневоле задумалась о том, какая судьба ожидает ребенкаЛин Вей, когда ему настанет срок появиться на свет. Что ей, Одри, делать с полукитайским,полуяпонским младенцем? И вообще, как надо поступать с новорожденным? Их тутнередко продают за какой-нибудь мет шок муки. Лин Вей и сама еще почти ребенок,а на вид так ей, пожалуй, можно дать лет девять-десять. Худенькая, слабая, сузкими бедрами, маленькими изящными ручками и милой, приветливой улыбкой. Онарассказала Одри, что познакомилась с отцом ребенка весной, они встречались вцеркви, и он часто приходил к ней в приют. Монахиням он понравился. Приносилдетям цыплят, даже коза, которая у них есть сейчас, — это его подарок. Емубыло девятнадцать лет, и Лин Вей знала, что он по-настоящему ее любит. А потом,в июле, его куда-то перевели.