А теперь оказывается, что у него были проблемы с орфографией.

* * *

За остаток дня Дантес успел зафиксировать показания по вывескам на Вайнера; сорганизовать младших корректоров и послать их охранять манифестантов – те собрались перед мэрией и скандировали «Кофе – он, кофе – мой!»; зарегистрировать три рядовые жалобы по настенным надписям; арестовать двух человек за использование фени и поссориться с отделом по борьбе с заимствованиями. Но странная клиника и Бельский из головы не выходили. Вечером, вместо того чтоб вернуться с работы по затянувшемуся дождю, он заварил себе крепкий кофе и засел за компьютер. У клиники «доктора Х» обнаружился неплохой сайт, подробный и приятный глазу. Списку «выпускников» отвели отдельную страницу. Дантес, прихлебывая кофе, пробил каждого из них по базе. Кое-кто из них успел посидеть, и почти за каждым числились штрафы – у кого за неграмотность, у кого за олбанский или феню – но только до их помещения в клинику. После – никаких упоминаний о штрафниках.

Он без особой надежды поискал в файлах докторов с фамилиями, которые могли бы начинаться на русское или латинское Х. Бесполезно. Искать информацию на человека с такой фамилией – мартышкин труд. Кем бы ни был неизвестный стиратель, он только налил воды на докторову мельницу.

Дантес потянулся, прислушиваясь к тишине помещений и еле слышному бряцанью дождя по подоконнику. Домой не хотелось все равно. Валентин подумал лениво, что вот он и дошел до образа одинокого детектива, так любимого писателями. Он включил для компании старый радиоприемник и вернулся к компьютеру. Вбил описание Михаила Нестерова и отправил его по всем отделам.

– Как показывает социологический опрос, большинство граждан недовольны поправкой к роду слова «кофе». Наш репортер взял интервью у депутата Сергея Хлебникова, который объясняет необходимость данной реформы…

Дантес навострил уши. Вернулся на больничный сайт и снова пробежал глазами список пациентов. Так и есть, С. Хлебников. И что бы стоило чуть побольше интересоваться политикой…

Депутат тем временем разглагольствовал:

– …наша страна сегодня – настоящая диктатура. Диктатура грамотности и нормы. Такие организации, как КОР, контролируют жизнь гражданина вплоть до малейшего неправильно сказанного слова, что в современных условиях, в условиях демократии, неприемлемо. Внося эту поправку, мы сделали шаг к демократизации словесной политики. Речь должна служить человеку, а не он – речи, и если народ самостоятельно изменяет форму или род слова, то кто мы такие, чтобы противоречить народу?

Говорил Хлебников – заслушаешься. Чистейший языковой стандарт, безупречное произношение. Большой шаг вперед для человека, который каких-то три года назад отсидел два года по 121-й статье РК. Дантес в очередной раз подумал, что, возможно, и шеф его, и редактор Даль были правы – если в этой клинике действительно исправляют речь, то чего же еще желать?

Домой по-прежнему не хотелось. Валентин закрыл дверь кабинета, нерешительно побрякал ключами и отправился к бывшему напарнику.

* * *

– Зачем, по-твоему, Бельскому было лечиться от неграмотности? – спросил Валентин, вваливаясь в небольшую душную квартиру.

– Твоему – Бельскому? – вылупил глаза Шульц. – Ты сам мне говорил, что он – лучший…

Дантес вытащил из кармана звякающий груз – бутылку «Джека Лондона» – и проследовал за другом на кухню. По пути он рассказывал о своем визите к «бабке».

– Старая, – не очень уверенно предложил Шульц. – Не помнит…

– Эх, знай я раньше… Спросил бы у самого Бельского.

– Я могу поинтересоваться у доктора. Кажется, я у него на хорошем счету. Делаю успехи в лечении. – Шульц разлил принесенное по бутылкам. – Не слишком быстро, иначе доктор догадается, что казачок засланный…

– А о Нестерове?

– Ничего. Как в воду канул. Не слышали, не видели. Валь, ты у меня ночуешь?

Дантес поглядел на безрадостные сумерки за окном и кивнул.

Ночью он лежал на старой советской раскладушке, слушал дальний грохот ночных поездов и разглядывал тени на потолке.

* * *

… наша страна – диктатура грамотности и нормы…

…кофе – он, кофе – мой!

…лечение прошло весьма успешно… как видите.

Дантес растолкал напарника.

– Ы? – спросил тот.

– Скажи мне еще раз, что тот доктор говорил насчет страха?

Шульц потер кулаками глаза:

– Сколько времени, твою грамматику? Говорил, что страх… страх – это главное, что мешает человеку писать. У тебя что – есть идеи?

– Идеи, – повторил Дантес. – Как по-твоему, могли доктора Х раньше звать Хлебников?

* * *

Шульц встретился с доктором в коридоре несколько дней спустя. Тот любезно поинтересовался, как идет лечение, и экс-корректор изобразил, что смущается:

– А скажите, доктор, правда, у вас лечился Андрей Бельский?

Тот заулыбался:

– Правда, правда, только еще в то время, когда клиника была полностью экспериментальной… и он не любит это афишировать, вы понимаете? Хотя, разумеется, такой знаменитый автор сделал бы нам честь…

– Но как так получается, – Шульц запнулся, – чтоб сначала неграмотный, как я, а потом – стать писателем? У вас в клинике это делают?

Тот улыбнулся еще добрее:

– Без сомнения, в вас есть потенциал. Я вам советую дождаться творческих упражнений, они у вас начнутся на следующей неделе. Вам должно понравиться.

* * *

– Не может быть, – сказал Дантес на следующий день. Они стояли за высоким круглым столиком дешевого кафе. Располагалось оно недалеко от КОР, но корректоры сюда обычно не ходили. – Получается, все это лечение безграмотности – всего лишь прикрытие? А на деле там маленький филиал Совета?

– Еще хуже, Валя. Эти упражнения – их дают всем. Всем пациентам, понимаешь? Я вчера пролез в стол секретарши, где она хранит программы. Посмотрел я там на творческие упражнения – «развейте тему», «закончите рассказ», «напишите текст без глаголов»… Тебе это ничего не напоминает?

Дантесу это очень сильно напоминало литературный. И пять лет, проведенные за одной партой с Бельским, который к тому времени уже вылечился от речевого недуга.

– Это невозможно. Они не могут учить всех. Чтоб стать писателем, нужен талант. Совет-то не резиновый…

– Нейролингвистика, – пробормотал Шульц. – Передовые методы. А если они способны… давать человеку такой талант? А вообще, если подумать… Многие ведь до сих пор считают, что автору прежде всего нужна грамотность. А остальное приложится…

– Чередовать вашу гласную! Это что же получается? Куча дрянных писателей, бывших зэков, которые теперь способны менять мир?

– И заседать в парламенте, – подытожил Шульц. – Этих же никто не регистрирует…