А потом однажды она услышала на их подъездной дорожке крики. Ее материнский слух сразу уловил боль в этих звуках, которые прозвучали особенно громко, – учитывая, как тихо в последнее время было в ее доме. Она отложила книгу, которую читала (в тот вечер у нее было собрание книжного клуба, и она наверстывала упущенное). Крики раздавались ужасающие, будто кого-то убивали. Она схватила телефон на всякий случай, чтобы быстро позвонить 911. А потом выглянула в кухонное окно, чтобы получше рассмотреть, что происходит.

Увидев кровь, она рванула туда, выбежала через кухонную дверь, прихватив с собой телефон. Она гордилась тем, что была человеком, который бежит к происходившему, даже если оно пугающее, кровавое или просто неловкое. Она не отпрянет, как некоторые. Она хотела помогать, быть такой, чтобы люди после говорили: «Уж и не знаю, что бы я делала, если бы ты там не оказалась». Остановившись рядом с Деброй, она опустилась на колени подле старшей девочки, Лайлы.

– А что я могу сделать? – Она попыталась определить, откуда идет кровь и серьезна ли рана Лайлы.

Всему начало положил несчастный случай, и несчастный же случай положил всему конец.

Шнурки маленькой девочки запутались в велосипедной цепи, и она упала, при этом ее кроссовка все еще крепилась к велосипеду, и всякий раз, когда они пытались ее сдвинуть с места, велосипед елозил по бетону, издавая ужасный скрежет. Зелл посмотрела на испуганное лицо Дебры, на то, что Дебра реагирует главным образом на кровь, и положила руку ей на плечо.

– Думаю, надо отвезти ее в больницу, – сказала она, стараясь, чтобы ее голос звучал спокойно и расслабленно.

Она была почти уверена, что малышка что-то себе сломала, и порез на ее ноге, из которого натекла кровь, также вызывал беспокойство. Рана выглядела глубокой и рваной, разверзлась, как зевающий рот. Зелл попыталась стереть с нее немного грязи, но Лайла точно обезумела, пытаясь увернуться от ее прикосновений. Зелл распутала шнурки с цепи и подхватила Лайлу на руки, приказав через плечо растерявшей уверенность Дебре взять Алека и следовать за ней к машине. Зелл усадила Дебру и Лайлу на заднее сиденье, устроила рядом с ними Алека и тронулась.

В приемном покое Зелл развлекала Алека, пока они ждали, когда рану Лайлы зашьют. Появился Ланс и предложил заняться сыном сам, но Зелл отправила его в смотровую комнату к жене и дочери, великодушно оставаясь на месте, обнимая Алека.

– Ты иди, – сказала она, отмахиваясь от Ланса. – Лайла захочет тебя видеть.

Ланс скептически посмотрел на Алека, который упорно заканчивал рисунок, начатый Зелл от отчаяния. Она собиралась нарисовать собаку, но он превратил ее в кошку. Сосредоточенно поджав губы, он как раз пририсовывал к морде усы.

– С ним все в порядке, – успокаивающе сказала Зелл.

Она ждала, что он назовет ее спасительницей, но он этого не сделал, вместо этого он взъерошил волосы своему сыну и потрусил по коридору. Он исчез в комнате, где уже несколько часов находились Лайла и Дебра. Лайле пришлось наложить швы на ногу, и у нее была сломана ключица, которую нужно было перевязать. В конце концов, Ланс отвез Алека домой, и Зелл, не зная, что делать теперь, раз не надо присматривать за ребенком, решила тоже поехать домой. Она неуверенно постучала в дверь, за которой, когда приехал пару часов назад, исчез Ланс, и услышала в ответ слабое: Входите.

Просунув голову в дверь, она увидела спавшую Лайлу, рука девочки была привязана к боку, а нога покоилась на подушке. Дебра сидела, ссутулившись, на стуле рядом с кроватью и рассеянно смотрела на экран телевизора с выключенным звуком.

– Я просто собираюсь домой. Если, конечно, не могу еще чем-нибудь помочь, – сказала Зелл.

Дебра покачала головой.

– Нас вот-вот выпишут.

Дебра закрыла глаза руками, как делал Тай, когда был совсем маленьким и считал, что если он никого не видит, то и его никто не видит. Зелл услышала тихие всхлипывания и вежливо подождала, пока Дебра возьмет себя в руки: она размышляла, что лучше – потихоньку выйти из комнаты или подождать, когда с ней попрощаются. Переступив порог, она прикрыла за собой дверь.

Наконец Дебра заговорила:

– Прости, что я плачу. – Она смущенно вытерла глаза.

– Все в порядке. Ты через многое прошла.

– Знаешь, о чем я думала перед тем, как это случилось? – спросила Дебра, ковыряя кутикулу на большом пальце и не глядя на Зелл.

Она сама ответила на свой вопрос, прежде чем Зелл успела признаться, что понятия не имеет, о чем думала молодая женщина за несколько мгновений до того, как ее дочь попала в аварию на велосипеде. До того, как услышала крик, Зелл вообще не думала о Дебре.

Дебра сама ответила на свой вопрос, и слова полились потоком:

– Я думала, что все не так уж и плохо. Дети подрастают, осенью Алек пойдет в детский сад, и я не буду так привязана к дому. Они уже могут играть на улице, и мне не надо помогать им или следить за каждым их шагом, и может быть, просто может быть, я сумею быть как все. – Замолчав, она поднесла палец ко рту и начала обкусывать расковырянную кожу.

У дочери Зелл была отвратительная привычка делать то же самое. Ногти у нее на руках вечно были в жутком состоянии. Зелл подумала, не прочесть ли Дебре нотацию так же, как она читала их Мелани, но решила не делать этого. Она этой женщине не мать.

– Как все? – мягко спросила она.

Дебра по-прежнему отказывалась встречаться с ней взглядом. С мгновение она продолжала обкусывать кутикулу, потом выплюнула кусочек кожи, который сумела отгрызть.

Другие матери. Те, кому это как будто в самом деле нравится.

Из пальца у нее пошла кровь, и она снова сунула его в рот, обсасывая ранку. Зелл почувствовала отвращение, но постаралась не подавать виду.

Она заговорила тихо, осторожно, как говорят с ребенком:

– Сомневаюсь, что кто-то из нас этим наслаждается на все сто процентов, во всяком случае, не так, как ты, возможно, думаешь.

Смех Дебры прозвучал презрительно.

– Тебе легко говорить. – Она, наконец, подняла глаза. – Для тебя худшее уже позади. Ты свободна, как птица. – Она жестом указала на одежду Зелл. – И посмотри на себя. На тебе белая рубашка, и на ней нет ни пятнышка кетчупа, ни жира, ни отпечатков детских губ, ни грязи. И бьюсь об заклад, у тебя какой размер? Четвертый?

Зелл едва не поправила ее (тогда она носила второй размер), но решила, что лучше оставить эту деталь при себе. Дебра указала на свой живот, лежавший у нее на коленях.

– Я пытаюсь сбросить вес с тех пор, как родился Алек!

Когда в конце фразы она повысила голос, Лайла зашевелилась. Побледнев, Дебра снова заговорила решительным шепотом.

– Возможно, ты просто пытаешься выжить. – Она изобразила пальцами в воздухе кавычки. – Но от твоего выживания до моего сотни световых лет. – Последние слова она произнесла уже тише и снова отвела взгляд, на этот раз к окну. – Я каждый день смотрю, как ты бегаешь, и думаю, жаль, что я так не могу. Просто вот так взять и убежать. И разница между нами в том, что, в отличие от тебя, я не уверена, что вернусь. – Она оглянулась на Зелл, на ее лице боролись стыд и капитуляция. Она пожала плечами, как будто ничего особенного не происходит, и выпрямилась. – Спасибо за помощь сегодня. Не знаю, что бы я без тебя делала. И извини, что я вот так тебе все выложила.