– Кровь данов, – кивнул Остах. – Я понял.

– Я велел Тумме забрать мой огонь и отдать отцу…

– Нельзя, – отозвался великан. – Манасти оу, Олтер.

– Неужели всё? – прошептал Оли, и слезы покатились из глаз. Плакать нельзя: смотрели воины, и Бареан, и Наула. Но слезы не просили разрешения, катились и катились по щекам.

– Не всё, – качнул головой черный лекарь. Он бережно отодвинул голову правителя, переложив на скатку. Накрыл Рокона буркой.

– Не всё. – Тумма поднялся во весь рост. Голос пронесся по пещере, многократно усиливаясь. – Я молился, и Милостивая туомиллманаква дозволила, – торжественно произнес великан и снял повязку, явив миру уродливый шрам и пустую глазницу. Опоясал перевязью бедра, приладил тесаки…

– Возьму огни врагов. Отдам вождю!

Остах нахмурился и почесал макушку. Глянул на улыбающегося Оли.

– Тумма дождется ночи, войдет во вражеский лагерь, перережет кучу имперцев и возьмет их жизни! А потом вернется и оживит отца!

– Милостивая туомиллманаква повелела. – Тумма направился к выходу, и воины поспешно расступились перед колдуном.

Победа в битве у скошенной горы стоила больших потерь. Легкораненых перевязали и отправили отсыпаться. Женщины затворились в большом доме, врачуя и омывая священной водой тяжелораненых. Пали полсотни воинов. Проклятый камнемет сгубил нескольких боларов и подручных-воров, а в сече полегло немало горцев. Ладные доспехи Старой Империи выручили. Если бы не они – потерь было бы куда больше.

Убитых имперцев не считали. Чужаков ободрали до нитки и скинули со скалы. Не успевшие к бою горцы жаждали крови, грозились напасть на вражеский лагерь. Остах в горячке едва не отрубил парочку голов, выбивая дурь из смутьянов. Самоуправство Рыбоеда разозлило дорча, и дело чуть не дошло до беды, но Колид и Миридик подоспели вовремя. Воры стояли в сторонке, поглядывая на взбешенного ночного главу, и держали рот на замке. Они бы и рады поскорей убраться с чужой войны, но как?..

Горячим бойцам все же пришлось позвенеть железом. Ночью спустились вниз, подобрать оружие и доспехи павших, и в темноте столкнулись с имперцами, которые занимались тем же… Крепость бронзовых доспехов вновь выручила защитников: вырезав вражеский отряд, под крики и топот копыт охотнички за добычей улизнули в последний миг.

Закатное солнце опустилось за горы. В вечернем сумраке посреди вчерашнего поля боя Тумма танцевал диковинный танец. Завывал пронизывающий ветер, но на гиганте были лишь мягкие сапоги и короткие штаны. Взмахивая тесаками и притопывая, Тумма с закрытыми глазами кружился по кругу, напевая на родном языке. Песнь великана спорила с ветром, а горцы и болары молчаливо жались у склона.

Оли скрестил ноги на краю обрыва и глядел, как в Тумме разгорается ветвистое белое пламя. Песнь стихла, Тумма прошествовал мимо и скользнул в ночь по неприметной веревочной лесенке.

«Как там Наула? – всплыла не к месту глупая мысль. – Невесела нынче дочь наместника, невесела! Тяжко избалованной девице посреди едкого дыма, немытых горцев и вонючей овчины».

Вдали раздался тонкий крик. Оли встряхнулся, потянулся вперед, устремляясь чудесным даром во вражеский лагерь. Крик все длился и длился, полный ужаса и невыносимой боли. Стоило ему оборваться – и перед внутренним взором дваждырожденного возник робкий огонек свечи. Раздался еще один булькающий вопль и тут же затих, а следом послушно вспыхнула следующая свеча. Вопли и крики следовали один за другим, иногда сливаясь в предсмертном хрипе.

Лагерь имперцев ожил, загудел. Заволновались воины позади: уже и они расслышали поднявшийся гомон и звон железа, отрывистые команды. В ночи метались факелы, вспыхивали костры. Олтер видел иное. Он во все глаза смотрел, как оранжевый шар из сплетенных огненных нитей катится среди скал. Тумма возвращался. Лекарь шел тяжело, словно нес, обхватив руками, полную бочку воды, из которой не имел права выплеснуть ни капли. Ярящееся плененное пламя билось в нем, как зверь в клетке.

Воины зашептали охранные заклятия. Перед ними возникла созданная из беспроглядного мрака тень, с ног до головы залитая кровью. Болары и горцы расступились перед колдуном и двинулись следом.

Олтер напоследок обратился даром дваждырожденного к растревоженному вражескому лагерю. Вслушался.

– Это горские духи! Духи мстят!

– Дух мщенья! За Архогу!

– Круглоглазый убийца! Одним только взглядом своим убивает!

– Дорожники с арзратцами над селом покуражились, а подыхать – нам?

– Пагот нас оставил! В бою сколько сгубили… теперь еще и духи.

Довольный услышанным, Олтер вприпрыжку кинулся к пещере.

Надежды остались пустыми чаяниями, исцеления не произошло. Сверкающий огнепад отнятых жизней пролился на угли и впитался без остатка. Ничего не изменилось: все то же ровное, едва заметное мерцание. Ни один мускул не дрогнул на безжизненном лице правителя.

Тумма покачнулся и сполз по стене пещеры.

– Что? – нетерпеливо спросил Остах.

– Великий воин… – прошептал Тумма, укладываясь среди камней. – Большая жизнь… Маленьким жизням не вернуть большой… – Тумма замолчал.

– А большая?! Большая жизнь вернет отца? – воскликнул Оли, но не дождался ответа. Грудь великана мерно вздымалась, он провалился в глубокий беспробудный сон.

Горцы зароптали.

– А ну прочь отсюда! – шикнул Остах. Наставник глянул на измученного мальчика, сидящего в изголовье отца. – Идем, Оли. Нужно поспать…

– Нет… – мотнул головой наследник. – Ты иди, иди, а я… побуду рядом. Скажи – а я лежал здесь же?

Остах поднял светильник повыше, огляделся.

– А и верно, Оли. Точнехонько. Вот на этом камешке я и бедовал рядышком с тобой.

– Так я и думал, наставник. Ты ступай отдохни. Ступай.

Задумчивый Остах послушался. Пещера погрузилась во мрак. Олтер посмотрел на отца. Плотно сжатые губы, три глубокие морщины на переносице, ранняя седина в волосах. Тело правителя неподвижно, но глаза вращаются под сомкнутыми веками.

«В каких краях скитается твой дух, дан Рокон? Какие видения посещают тебя в священном Лоне Матери?»

Вокруг ласково журчала вода. Дан Рокон, повелитель и защитник алайнов, дворча, дорча, дремнов, гверхов, гворча, квельгов, терскелов, плыл по течению горной реки, глядя в безбрежное небо, и не мог пошевелиться. Руки сложены на груди, ноги сведены вместе. Дану только и оставалось, что провожать глазами уходящие вдаль лесные склоны.

Вдруг вода вокруг взвихрилась, закипела. Показались гладкие мокрые камни, спина царапнула по дну. Поток затащил тело правителя на мелководье. Рокон услышал переливчатый смех. Скосил глаза и разглядел статную красавицу с непокрытой головой. Приподняв подол, босоногая прелестница зашла в воду. Подойдя к Рокону, ухватила за шиворот и потащила за собой. Играючи выволокла на бережок.