Она вышла на набережную – справа рванул ветер. Впереди, через реку, виднелся остров, куда она направлялась. Сначала Аня увидела голые обглоданные деревья, а потом – разноцветное море под ними. В первую секунду она даже не поняла, что это, но это были люди, множество людей, с плакатами и флагами в руках. Аню почти задело их количество – ей-то казалось, что о митинге знает только она одна. Как будто это был ее персональный секрет и приключение. Теперь она видела перед собой живую волнующуюся толпу и одновременно злилась, что они успели раньше нее, радовалась, что оказалась не одна, удивлялась, гордилась и завидовала. Не теряя ни минуты, Аня поспешила через мост.

На острове стояла сцена, с которой доносилась музыка. Аня стала пробираться ближе. Она всем говорила “извините”, а ей в ответ говорили “конечно, конечно”. За все время, которое Аня шла в толпе, она не встретила ни одного хмурого человека. Все вокруг было пропитано ощущением праздника и какой-то пружинящей, шипучей радости – Аня снова подумала, что это как Новый год, но на самом деле это было даже лучше, потому что неурочно.

Она почти не слышала, что говорили со сцены. Ее намного больше интересовали люди, стоявшие рядом. К тому же почти все выступающие были ей незнакомы: Аня узнала только ведущую и Шевчука из “ДДТ”. Она слышала, что зачитывали какое-то письмо – люди вокруг нее оживились, но Аня так и не узнала причину: до нее долетали только отдельные слова. Политическая часть вообще не произвела на нее большого впечатления. Примерно то же самое она испытывала в детстве, когда во время семейных праздников ей приходилось долго слушать взрослые застольные разговоры.

Но чувство близости с такими хорошими, дружелюбными людьми, несомненно, стоило того, чтобы прийти. Аню опьяняло всеобщее единение. Поначалу, когда вдалеке начали скандировать какой-то лозунг, она почувствовала себя неловко – неужели эти славные люди в самом деле станут хором кричать какие-то стишки? Аня стояла и слушала, как крик обретает силу, раскатывается по острову и зависает перед ней, как волна, но когда женщина рядом с ней тоже закричала, а потом люди позади закричали, Аню и саму подхватило этой волной. В следующий раз ей даже понравилось: неотвратимость, с которой к ней неслись неизвестные слова, набирая силу и обретая четкость, была томительной и прекрасной одновременно.

Этот день настолько поразил Аню, что на следующий митинг она отправилась без колебаний: ей снова хотелось пережить неположенный праздник. Со временем, однако, пьянящая эйфория прошла, но Аня все равно продолжала ходить из принципа – после нескольких подобных акций она чувствовала себя бывалой революционеркой, и бросать знамя борьбы теперь было как-то стыдно. Со временем принцип трансформировался в чувство долга: когда митинги вышли из моды, Аня вдруг обнаружила в себе непреклонную решимость ходить туда, даже если никто больше не станет. Это было своеобразное подвижничество, которое, впрочем, ничем, кроме упрямства, не объяснялось. И кажется, только спустя несколько лет Аня впервые пошла на митинг не ради митинга, а потому что была возмущена несправедливостью – но к этому моменту политика для нее уже давно означала нечто большее, чем просто стояние на баррикадах.

Аня опять посмотрела на колючий затылок молодого полицейского и постаралась представить, что было бы, не пойди она тогда зимой на митинг. Хотя, может, дело было не в митинге и следовало спросить – что случилось бы, не пойди она голосовать? Или не практикуйся она в МИДе, куда политическая жизнь хотя бы просачивалась, в отличие от ее общежитского кружка друзей? Каждый новый вопрос порождал следующий – наверное, при некоторой доле фантазии она в самом деле могла бы проследить политическую предопределенность своей судьбы до мамы с Сахаровым. Впрочем, в фатализм Аня не верила и решила ограничиться выводом, что одного переломного события в ее жизни не существовало – просто каждый следующий шаг приближал ее к правильному выбору.

Когда они подъехали к спецприемнику, погода совсем испортилась. В завываниях ветра и мчавшихся по небу лиловых облаках было что-то демоническое. Выйдя из машины, Аня побежала к зданию впереди полицейских – со стороны, наверное, казалось, что она рвется обратно за решетку.

– Очень холодно, – пояснила она изумленной блондинке-полицейской, встретившей ее у входа.

Менты вошли следом. Ритуал Аниного возвращения занял совсем мало времени – морж протянул блондинке документы из суда и, ни слова не говоря, вместе с напарником направился к выходу. В последний момент молодой полицейский обернулся и сдержанно кивнул Ане на прощание.

В камере на нее сразу набросились с расспросами.

– Ну что? Скостили? – крикнула со своего верхнего яруса Катя.

Она сидела как утром – по-турецки, держа в одной руке зажженную сигарету, а в другой стаканчик-пепельницу.

– Ой, а мы думали, вдруг ты уже не вернешься, – протянула Майя.

Она тоже сидела на своей кровати и, когда Аня вошла, подалась вперед, взявшись за прутья изголовья. Все смотрели на Аню, даже Ира, которая сейчас выглядела намного бодрее и дружелюбнее, чем утром, – видимо, дали лирику.

– Оставили без изменений. А кипяток есть? – с надеждой спросила Аня.

Наташа, ни слова не говоря, встала, достала из одеяльного кокона свою бутылку в сетке и направилась к тумбочке с чаем. Аня нетерпеливо следила за ее движениями, немного разочарованная, что ей не дали сделать все самой и заодно подержать теплую бутылку в руках. Наташа бросила чайный пакетик в стакан, залила его кипятком и поставила было бутылку на пол, но тут же снова подняла ее и принялась внимательно рассматривать.

– Надо же, уже рвется, – обеспокоенно сказала она.

Аня, не выдержав, решительно подошла к тумбочке и взяла чай.

Стакан был теплый, но, увы, не обжигающий.

– Сделай себе б-бутерброд, ты же, наверное, голодная, – рассеянно сказала Наташа, продолжая изучать свою бутылку.

Аня не заставила себя долго упрашивать.

– Скоро ужинать пойдем, – ободрила Аню Диана, глядя, как та энергично жует. Майя тут же печально вздохнула, ненавязчиво напоминая всем о своем добровольном посте.

Порыв ветра вдруг распахнул прикрытое окно. Створка ударилась о стену и отскочила, стекло тренькнуло, но осталось цело. От неожиданности все вздрогнули.

– Ну нахуй! – возмутилась Катя и, кинув окурок в стакан, захлопнула окно. – Разобьется еще чего доброго, околеем.

– Очень холодно! – счастливо подтвердила Ирка. Сидя в своем джинсовом скафандре, она тем не менее отнюдь не выглядела замерзшей.

– Если бы окно разбилось, нас бы, наверное, переселили отсюда, – с надеждой предположила Майя.

– Переселили, как же. Куда? В мужскую хату?

– А курить мы как будем? – лениво спросила Диана с нижней койки, глядя, как Катя поворачивает ручку окна.

– Не будем, значит, курить. Здоровый образ жизни, слышала про такой?

Диана фыркнула и отвернулась к стене. Кровать под ней визгливо скрипнула.