Мама считала, что человек обязан интересоваться происходящим в стране. Она любила рассказывать, что за несколько часов до Аниного рождения слушала в роддоме по радио выступление Сахарова. Она так волновалась, потому что в зале кричали и мешали ему говорить, что отказывалась идти рожать, пока не узнает, чем все закончилось. Впоследствии маме казалось, что, осененная таким мощным символом родительской оппозиционности, Аня должна была впитать страсть к политике с рождения. Она очень расстраивалась, что никакой страсти дочь не обнаруживает.

Аня и правда нисколько ее не обнаруживала до последнего курса университета. Она тогда начала работать в Министерстве иностранных дел – как и всем выпускникам, ей нужно было пройти преддипломную практику. МИД Ане очень нравился: нравилось его величие и таинственность; его высокие потолки, скрипучие лестницы, тяжелые двери; нравилось пить чай с машинистками за шкафом в их кабинете, нравилось смотреть с верхнего этажа на Садовое, запруженное автомобилями, нравилось бродить по МИДу поздними вечерами, когда кабинеты были пустынны, а коридоры темны. После окончания университета Аня хотела здесь работать. Впрочем, не совсем здесь – она надеялась уехать далеко-далеко, в посольство в какую-нибудь африканскую страну. К этому моменту ее тяготило все: университет, общежитие, Соня, Саша. Невозможно было смотреть, как эти двое влюбляются друг в друга. Аня сама толком не понимала, что связывает ее с ними теперь, когда Соня определилась с выбором, но уйти просто так не могла. Требовался решительный жест. Укатить на другой континент казалось Ане достаточно красноречивым высказыванием.

В начале зимы должны были состояться выборы в Думу, в начале весны – президента. Это были не первые выборы в Аниной жизни – первые она пропустила четыре года назад, потому что тогда политика для нее существовала не просто где-то в стороне – в параллельной вселенной без всяких точек соприкосновения. Эти точки так и не появились до последней университетской осени, когда Аня вдруг обнаружила, что та параллельная вселенная как будто расширилась и начала проникать в ее собственную.

В МИДе все собирались голосовать. В общежитии об этом говорили. “ВКонтакте” среди смешных картинок стали попадаться политические.

Аня ничего не смыслила в происходящем, но ее захватило общее волнение. Казалось, что где-то там, где – Аня не видит, назревает важное. Она вспоминала, как маленькой ходила на выборы с родителями: вспоминала кабинку, шторку, ручку на веревочке, царящую вокруг торжественность и свою собственную зависть – родители были такие взрослые и значительные, что им давали специальные бумажки, а ей, Ане, ничего не давали. Однако теперь она наконец выросла и заслужила право на собственную бумажку. Эта мысль была очень приятной.

За кого голосовать, Аня не раздумывала: за кого угодно, кроме партии власти. Вообще-то особых претензий к ней у Ани не было, но она решила, что если в стране что-то не в порядке, то эта партия виновата больше всего. Было и другое соображение. Выборы все же казались Ане сомнительным развлечением, и она не собиралась усугублять их занудство провластным голосованием. Зачем вообще ходить на них, если не хочешь что-то поменять?

Воскресным декабрьским утром вместе с Соней и Сашей она отправилась искать свой избирательный участок. Он располагался в обшарпанной розовой школе, стоявшей среди лысых черных деревьев. Анину фамилию нашли в журнале и выдали ей долгожданный бюллетень как несомненное подтверждение взрослости. Аня несколько раз внимательно его перечитала – боялась, что поставит галочку не там, где надо, хоть это и было невозможно. Когда она опускала листок в прорезь урны, ощутила смесь гордости и разочарования – в это знаменательное мгновение она превращалась в ответственного гражданина, – но оно пролетело так молниеносно, что Аня не успела им насладиться.

Единственным источником новостей для нее всегда была главная страница Яндекса – топ-пять самых популярных заголовков казались ей исчерпывающей сводкой о том, что происходит в мире. Тем вечером Аня, кажется, впервые зашла в интернет, чтобы осознанно прочитать новости. Она чувствовала себя причастной к важным событиям.

Сначала она подумала, что сюрприза не произошло – правящая партия победила, а это было хоть и обидно (ведь Аня лично приложила руку к ее низвержению), но вполне ожидаемо. Но дни шли, и вокруг нее явственно сгущалось волнение, которое раньше она только смутно предчувствовала. Аня понимала это по тем же заголовкам Яндекса, откуда тема выборов не исчезала, по шуткам в интернете о волшебном подсчете голосов, по презрению к результатам, которое высказывали все: от ее мамы до сотрудников МИДа. Недовольство облекалось в разные формы, но Аня чувствовала его повсюду и из-за этого все время испытывала раздражение и беспокойство: как будто в комнате находилось мешавшее ей открытое окно, и Аня хотела бы его закрыть, но не могла, потому что происходящее на улице в кои-то веки ее касалось.

А потом она прочитала в Яндексе, что объявлен митинг в знак протеста против украденных выборов, – и тут впервые негодование наконец захватило и ее. Аня толком не поняла, как это произошло. Само объявление митинга словно восполнило в ней нехватку возмущения, которую она чувствовала раньше, когда неохотно следила за новостями, но при этом не имела решимости игнорировать их, как прежде. Пассивно сокрушаться из-за вероломства властей было неинтересно. Как только появилась возможность действия, в Ане зажегся гнев.

Анины друзья не разделили ее внезапный энтузиазм. Саша на правах человека, который единственный раньше хоть немного интересовался политикой, сказал, что у него уже планы и на митинг он не пойдет. Соня, которая как флюгер поворачивалась вслед любым Сашиным словам, сказала, что у нее тоже планы, но вообще-то митинг – это здорово. Аня подумала, что Соне, наверное, очень нелегко – она была вынуждена вести изнурительную борьбу за компромисс между ней и Сашей. Точнее, компромисс был весьма условен, потому что Соня неизменно клонилась в одну сторону, но при этом всеми силами старалась Аню не обидеть и не очень разочаровать. В итоге Аня отправилась на митинг одна.

Она помнила, что, когда вошла в вагон метро, идущий до нужной станции, ее поразило, что он забит людьми. Аня не могла поверить, что все они едут на митинг, и всю дорогу ломала голову, что произошло. Может быть, сегодня праздник? Может, школьные каникулы? Может, это большая группа туристов?

Когда состав остановился на “Третьяковской”, большинство вышло вместе с Аней. Вестибюль был переполнен. У каждой колонны стояло по полицейскому. Повсюду Аня видела людей с плакатами, было шумно, девушка рядом с ней узнала кого-то в толпе и с радостным визгом кинулась навстречу. Аня поднималась по эскалатору, ошалело вертя головой. Перед ней ехала семья – мама, папа и маленькая девочка, которую он держал на руках, в шапке с двумя помпонами. Вокруг девочкиного запястья была обвязана лента с голубым шариком, который тянулся вверх и подпрыгивал в потоках воздуха. Девочка смотрела на Аню сверху вниз и широко улыбалась. Аня думала, что все это похоже на Новый год.

На улице Аня приготовилась идти по навигатору в телефоне, но сразу же поняла, что он не понадобится. Толпа выходила из метро и устремлялась в одну сторону. Аня шла вместе со всеми. Падали редкие мелкие снежинки.