Менты вели Аню по пустынным коридорам, извилистым, как кишечник. Каждый новый изгиб отмечался кадкой с цветком на полу. По одной стороне коридора тянулся ряд одинаковых дверей с номерами, по другой – ряд одинаковых лавочек. Изредка попадались люди. Они молча сидели на лавочках и провожали Аню взглядом. Стояла абсолютная тишина, в которой шаги полицейских казались неприлично громкими.

Они остановились возле двери с номером 265 и подергали ручку. На стене сбоку висело электронное табло – сейчас оно горело синим светом и, кроме этого, не подавало признаков жизни. Дверь оказалась заперта. Пожилой полицейский, похожий на моржа, со вздохом опустился на лавочку напротив, молодой остался стоять.

– Ну, подождем, – зачем-то объявил пожилой.

– А сколько времени? – спросила Аня. По часам она скучала почти так же сильно, как по зеркалу.

– Начало первого, – сказал молодой.

– А заседание во сколько?

– В час.

Аня вздохнула и тоже села на лавочку. Ее развлечение с поездкой в суд оборачивалось только большей скукой. В камере можно было хотя бы читать или разговаривать, а здесь, в пустом коридоре под надзором двух полицейских, заняться вообще было нечем.

– А ты можешь хотя бы объяснить, против чего вы митингуете-то? – спросил пожилой полицейский. Сидя напротив, он с деланой ленцой разглядывал Аню. Она видела, что на самом деле ему тоже скучно, и подавила еще один вздох.

– Меня задержали на антикоррупционном митинге.

– Это что значит? – капризно отозвался полицейский. – Вы власть свергать собирались?

– Это значит, что мы против воровства чиновников.

Полицейский подумал несколько секунд, а потом фыркнул:

– Нашли из-за чего протестовать.

– Вам, по всей видимости, в принципе идея митингов не нравится, – вежливо заметила Аня. – Но вы же не будете спорить, что воровство – это плохо?

– Плохо. Только что толку против этого митинговать?

– А что бы вы предложили делать?

– Да ничего.

– Это звучит совсем упаднически, особенно от полицейского.

– Лично я против воровства. Любого, – важно сказал морж и сложил руки на животе. – Сам за всю жизнь не украл ни копейки. Но у нас же народ такой – тащат все, что плохо лежит. У меня друг был, работал в девяностые на заводе и пер оттуда по ночам канистры с соляркой. Они ему на хрен не сдались! Я ему говорил: “Ну зачем ты это делаешь, они же у тебя потом просто в гараже лежат”. Он их даже не продавал! А он мне говорил: “Мало ли, вдруг пригодятся!”

– И какой вывод? – устало спросила Аня.

– А вывод такой, что это у нас в крови. Плохо так говорить, только это правда. Все воруют. И чиновники, конечно, воруют. Главное, чтобы они воровали меньше, чем делали хорошего. Вот сейчас, например, нормально живем. Я за это нашей власти очень благодарен. Ну а если кто-то отщипнул там себе – ну что поделать. Откуда знать, что бы я на их месте делал? Знаешь, как говорят: не судите и не судимы будете.

– Особенно здесь эта фраза кстати, – хмыкнула Аня. Морж уставился на нее и хлопнул глазами. – Но вы же сами только что сказали, что не украли ни копейки. Почему вы думаете, что, будь у вас другие условия, это поменялось бы?

– Да потому что мне и красть было неоткуда, – усмехнулся полицейский. – А были бы возможности, может, и не удержался.

– Теперь вы звучите чересчур самокритично, – заметила Аня.

Морж посуровел:

– Я говорю, как есть. Все думают, что они святые, пока до дела не дойдет. Потому и митинги ваши бесполезные, если не сказать похуже. Это сейчас вы такие чистенькие, а попробовали бы страной поуправлять, да еще такой, как наша!

– Ты так говоришь, как будто не было у нас ни одного человека во власти, кто бы не крал! – вдруг с досадой воскликнул молодой полицейский.

Пожилой мент и Аня воззрились на него с одинаковым ошеломлением. Молодой полицейский насупился, покачнулся с пятки на носок и стал рассматривать свои ботинки.

– Ничего себе, оппозиционер выискался! – с расстановкой сказал морж, разглядывая своего напарника так, как будто видел впервые. – Ты, может, тоже в следующий раз на их митинг пойдешь, антикоррупционный?

Молодой полицейский опять покачнулся вперед-назад, не отрывая взгляд от своей обуви.

После этого все сидели молча. Аня иногда поглядывала на молодого мента, ожидая, что он разовьет свою революционную мысль, но он больше не проронил ни слова. При взгляде на его круглое простоватое лицо с ежиком светло-рыжих волос, Ане бы и в голову не пришло, что он способен на такую, по полицейским меркам, дерзость. Все-таки внешность бывала обманчива.

Захотелось есть. В спецприемнике наверняка как раз обедали. Аня почти с теплотой подумала о своей камере. В пустом и гулком здании суда она чувствовала себя одиноко и неуютно.

За поворотом раздались шаги, и в коридор свернул усатый мужчина в судейской мантии. У него была идеально прямая осанка и неприступное лицо. Когда он шел, мантия клубилась у его ног. Он был похож на волшебника.

– Вы на час? – спросил он негромко и строго посмотрел на полицейских. Они вразнобой кивнули. – Скоро придет секретарь и пустит вас в зал, подождите немного.

С этими словами он стремительно развернулся (мантия захлестнула его ноги), внимательно посмотрел на Аню и скрылся за соседней дверью.

– Какой! – ворчливо сказал пожилой мент, глядя ему вслед.

Секретарь – маленькая девушка в обтягивающем платье – в самом деле пришла минут через пять. Отперев дверь зала, она недружелюбно бросила через плечо “заходите”.

Этот зал был совсем не такой, как первый, в котором Аню судили несколько дней назад. Тот больше напоминал классную комнату с салатовыми стенами и хлипкими партами. В этом было сумрачно и торжественно. На стене висел огромный герб Москвы, обтянутый красным бархатом. Столы были массивными, стулья – с высокими спинками. Три из них, больше напоминавшие троны, стояли на специальном возвышении. Аня поняла, что это места для судей. Неужели ее жалобу будут рассматривать сразу три человека? Вместо того чтобы оробеть, она вдруг почувствовала укол разочарования. Если ради нее с ее дурацкой жалобой устроят такой внушительный процесс, то надеяться на успех нечего – откажут, только чтобы напомнить, где ее место.

Аня села за один из столов – второй напротив предназначался прокурору, но его, как она поняла по первому процессу, в таких делах не бывает. Менты, поколебавшись, сели в зал как зрители. Секретарша шуршала бумажками, не обращая на них внимания. Помолчали. На первом заседании с Аней хотя бы были друзья, да и суд выглядел более живым. Теперь ее все больше захватывало чувство, будто она одной своей апелляцией заставила шевелиться целую махину – вызвала себе экипаж, заставила суд открыться и засверкать лампами, судью облачиться в волшебную мантию, секретаршу – в облегающее платье, – и все они теперь послушно ждут невидимого знака, чтобы разыграть представление в ее честь.